– А кто умеет? Кто способен на такое?
Когда я говорил это, перед моими глазами, перед моим мысленным взором ползла поверхность Столпа Мелькуинна. Постоянно меняющаяся. Не поддающаяся всеохватному наблюдению. Покрытая шарообразными наростами, испещренная глубокими складками, то схлопывающимися, то снова разверзающимися. Тонкими, как перепонка, и угрожающе-массивными, как горный кряж… По истерто-бурому слою колоссального массива сочился коричневый туман, который вдруг совершенно заглатывался светло-зеленой, желтой и даже алой хищной пеной. Пузырьки ее раздувались, поглощая друг друга, и лопались…
– Кто способен на такое? – повторил я.
Он пожал плечами:
– Как – кто? Манниты.
– И они же… могут остановить гибельное действие Столпов Мелькуинна? – Пот лился с моего лба. Я снова и снова перебирал в памяти детали разговора с Ариоланом Бэйлом.
– Да.
– Но… Они сгинули. Прошла бездна времени.
У капитана Бреннана были серые ноздри, словно обсыпанные пеплом. Он шевельнул ими и сказал хриплым каркающим голосом, который словно разрывал ему гортань:
– Все это так. Да, Манниты. Они могли. Ну или…
– Или?
– Или их прямые потомки. Существа с кровью Отцов Катастрофы в жилах. Я верю, что они могут вернуться. Ведь не зря же на нашей земле, свободной от свирепых чудес, появился лунный зверь. Жуткая тварь из давно сгинувших миров. Когда ты сказал о том, что видел его, я понял, что непоправимое все же произошло.
– Но…
– Я напоминаю! – тотчас перебил сэр Каспиус, и на его скулах заходили желваки. – Я напоминаю, что это личный страж Маннитов, Отцов погибели. Эти чудовищные твари связаны с Маннитами с самого появления на свет. Помни! И это значит… Это значит, что кто-то из них вернулся в наш мир, – тихо проговорил капитан Бреннан».
Олеварн медленно брел по ночной палубе. День кончился, так и не начавшись. Он не мог думать ни о чем, кроме тех утренних слов Ариолана Бэйла… В его голове шумело, словно он напился вот этого крепчайшего вайскеббо, сдобренного пряностями старины Жи-Ру. Его трясло не столько от слабости, сколько от гнева. Вспоминая лицо мастера Бэйла и его наглые слова, он в бешенстве сжимал огромные кулаки. «Как же он так мог? – бормотал Олеварн. – Ведь мы дружим много лет… Как же так? Ведь мы клялись отдать жизнь друг за друга, и он спокойно сказал мне в лицо, что все это не имеет силы».
Олеварн никак не мог заснуть. В голове бродил туман, под приспущенными веками вспыхивали белесые пятна, обжигавшие глазные яблоки. Сон не брал Олеварна. Он смутно ощущал, что это как-то связано с тем уроном, что он понес в ледяной горе; что этот ущерб еще долго не избыть, что, возможно, на всю жизнь он останется с тревожным сердцем и кошмарами, прячущимися в нижних мутных слоях памяти.