— Мама! — Зейн растерялся не меньше Лили.
— Убери ее отсюда. Этой девке не место в моем доме!
Зейн стиснул руку Лили. Она ответила ему тем же.
— Лили не виновата, — начал он, но Ханна не дала ему договорить.
— Убери ее отсюда! Ты меня слышишь? Сейчас же!
Зейн стиснул зубы.
— Хорошо! — Он попытался пропихнуть Лили в дом, чтобы она смогла одеться.
— Она не войдет! — прорычала Ханна, как бешеная собака. Ее глаза горели ненавистью и чувством собственной правоты. Зейн видел мать такой только однажды. Тогда она излупила его отцовским ремнем для точки бритв до такого состояния, что он не мог говорить. Тогда ему было пять лет, и она могла легко справиться с ним. Но теперь он не намерен позволить ей распоряжаться его жизнью.
С огромным трудом, но Зейну все же удалось сдержать возмущение и злость. Он медленно обернулся к Лили:
— Лили, иди в машину, она не заперта. Все будет хорошо. — Он тряхнул головой в сторону матери. Потом громко, так чтобы Ханна все слышала, произнес: — И если моя мать подойдет к тебе близко, запрись изнутри. Ключи под ковриком. Поезжай в город, там встретимся. Поняла?
Лили обратила внимание на то, что он отдавал команды с той же страстностью, что и его мать.
— Хорошо. — Она повернулась и побежала к машине. Прыгнув внутрь, Лили заперла двери. Сидя в машине, она не сводила глаз с Зейна.
В это время он поднялся по ступенькам, протянул руку и отодвинул мать в сторону. Ханна застыла как вкопанная, и ему показалось, что он двигает каменную статую.
— Она погубит тебя! Господь низвергнет вас в ад!
Зейн не слушал ее. Он прошел прямо в свою комнату, собрал одежду Лили и сложил ее в небольшую холщовую сумку. Потом быстро оглядел комнату, отсеивая взглядом вещи, которые ему не понадобятся. Зейн взял часы «Роллекс», джинсы, башмаки, несколько футболок и свитеров, джинсовую куртку, темный костюм, четыре сорочки и туалетные принадлежности. Схватил бумажник, ключи, свою банковскую книжку, триста долларов, которые ему удалось скопить. Добавил к этому один из альбомов Брюса Спрингстина, оставив на месте тяжелый рок. Взял ежедневник, потом выложил его. У него внезапно возникло ощущение, что он даже не знает прежнего Зейна Макалистера. С этой ночи он будет другим Зейном. Таким, каким ему хочется.
Все его пожитки уместились в одной сумке и армейском вещмешке. «Похвастаться особенно нечем, — подумал он про себя. — Значит, лучшее впереди».
Зейн уже собрался выйти из комнаты, как вдруг его взгляд упал на фотографию, где он был заснят с отцом на оленьем пастбище вблизи Каньон-Лейк. В то время отец еще не был болен. Оба они улыбались, обнимая друг друга. Зейн сунул карточку под мышку и направился по коридору.