— Как тебе известно, здесь приведена полностью вся история о боге Солнца, из которого инки сделали живую статую. Не знаю, кто был этот юноша, но совершенно ясно, что он принадлежал к другому племени. Здесь сказано, что у него были светлые волосы цвета золота и синие глаза, как небо, с которого он сошел…
— Как у тебя, — с нежностью вставила Лили.
— Мне никогда не хотелось быть богом, Лили. Я всего лишь человек. Помни об этом. Я наделал кучу ошибок. Постарайся любить меня, несмотря на это. Ладно?
— Ладно, — улыбнулась она.
Зейн вернулся к переводу.
— Бедняга! Они привязали его к стеле, как жертвенное животное. Видимо, они кормили его, раз он прожил так долго. Он все время смотрел на небо, и днем и ночью. Говорил им, что его заберут отсюда…
— Никогда не задумывалась над этой фразой. Странно. Почему здесь не сказано «убегу»? Как ты думаешь?
Зейн пожал плечами.
— Не знаю. Возможно, такие детали ускользают при переводе. К тому же оригиналу больше тысячи лет. В любом случае мы знаем, что юноша продолжал молиться и ждать. На рассвете он молился утренней звезде — должно быть, Венере. Такое предположение не лишено смысла, поскольку инки поклонялись Луне и Венере. Но дальше сказано, что весь день его глаза были устремлены на юго-запад. А однажды, когда жители пришли утром, чтобы поклониться ему, оказалось, что он исчез.
— И как ты думаешь, куда он мог деваться?
— Ну-у, — произнес Зейн, лукаво улыбаясь, — могу поспорить, что он приглянулся какой-нибудь красотке, она перепилила цепи, и оба сбежали в горы.
Лили рассмеялась:
— С таким концом из легенды вышла бы чудная романтическая сказка.
Зейн еще раз перечитал текст. Лили заметила, как он нахмурился, дочитав до конца.
— Зейн, ну что?
— Тут что-то есть, хотя я никак не могу сообразить, что именно. Но я просто носом чую.
Они услышали, как Адриано, Давид и Мерино устраиваются на ночь в своих гамаках.
— Не думаю, что ночью нам удастся что-нибудь сообразить. Утро вечера мудренее. Что скажешь?
Кивнув, Лили зевнула и подложила руки под голову.
— Да, денек выдался не из легких.
Зейн помог ей забраться в гамак, наклонился и поцеловал ее на сон грядущий.
— Ты даже не представляешь, как мне хочется заняться с тобой любовью, Лили Митчелл. — Он погладил ее по щеке. — Меня бы хватило на целую ночь, хоть я и устал.
Лили лукаво улыбнулась:
— Какой ужас! Что же будет, когда ты как следует отдохнешь?
— Погоди, увидишь!
— Все слова, слова… — пробормотала она, чувствуя, как глаза у нее слипаются, несмотря на то что ей хотелось еще послушать его болтовню.
— Спокойной ночи, любимая, — сказал Зейн.