— Тогда — нет... Я мало думала о матери. Я ненавидела жизнь в доме. Меня тяготили вечные разговоры о плате, о необходимости перешивать старые платья. о ценах на масло и на керосин. Мне хотелось жить иначе!
— Понятно! сказал Хабекер. А Больц производил впечатление состоятельного человека.
— О!.. Но он, кроме того, был внимателен. Я чувствовала, что не безразлична ему... Конечно, меня одолевали сомнения. Бедная девушка рядом с человеком, который делает хорошую карьеру... Я боялась быть обманутой.
Она закрыла глаза, поднесла кулаки ко рту и вцепилась зубами в костяшки пальцев.
— Дальше! — сказал Хабекер.
Она оторвала кулаки ото рта.
— Дальше?.. В тридцать первом году Больц уехал в Польшу. Он мне часто писал...
— Вы сохранили его письма?
— Нет. Он потребовал уничтожить их...
— Он приезжал из Польши в Берлин?
— Да. Несколько раз. Говорил, что сколачивает состояние, завоевывает положение в обществе и всячески расписывал мне жизнь в Варшаве.
— Он не предлагал вам поехать с ним?
— В качестве кого? Он знал, что я не согласилась бы... Он знал мои взгляды на брак...
— Каким же образом вы все-таки оказались в Польше?
— Я сделала глупость!.. Я же любила... И, кроме того, иногда я печаталась... Так, маленькие заметки... Больц подсказал мне заняться журналистикой. Я возражала, говорила, что у меня нет ни способностей, ни средств.
— Продолжайте.
— Теперь я понимаю, что сама хотела- Хотела, чтобы меня уговорили... Я убедила себя, будто ничего необычного... Просто я принимаю временную помощь. Но мои корреспонденции не печатались. Почти не печатались... А я была одна... И ведь Эрвин обручился со мной...
— Иными словами, вы согласились стать любовницей Больца, не так ли? — перевел Хабекер сбивчивую речь подследственной на язык официального документа. -Когда это случилось?
— В начале тридцать пятого года. В феврале.
— Больц содержал вас?
— Тогда — да... Он же согласился платить за мое обучение в Пражском университете.
— Почему не в Варшавском?
— Он не хотел, чтобы у меня в Варшаве было много знакомых.
— Вас это не удивило и не насторожило?
— Меня это оскорбило. Я предпочла бы не вспоминать об этом.
— Можете не вспоминать. Однако вы утверждаете, что любили Больца...
— Да, любила...
— Почему же, пользуясь его деньгами, обучаясь на его счет и даже посещая некоторые европейские курорты, вы сочли возможным встретиться еще с одним человеком?
— Вы имеете в виду доктора Хуберта?.. Это был бунт.
— Бунт?!
— Нелепый, конечно. Хотела чувствовать себя самостоятельной. Независимой... Однако я говорила вам правду- Доктор Хуберт был очень больной человек. Он не стал моим любовником. Только другом. Единственным настоящим другом, который ничего не требовал... Ничего!