— Идите! — приказал юнец.
Сам он, прикрыв дверь, уселся за маленьким столиком.
Она осталась стоять на серой дорожке. Человек у окна тоже не двигался, разглядывая ее.
Потом медленно поднял руку, щелкнул выключателем. Под высоким потолком вспыхнула яркая лампа. Она увидела наконец лицо человека у окна.
Серое лицо служаки, редко бывающего на воздухе. Редкие серые волосы. Морщинистый кадык. Серые зубы. обнажившиеся в деланой улыбке.
— Ну, вот и мы, фрейлейн Штраух! сказал человек с серым лицом.
Он направился к столу, положил на зеленое сукно костлявые кулаки, выжидательно взглянул на нее. потом на венский стул.
Вы следователь? — резко спросила она.
— Совершенно верно. Садитесь.
— Я протестую против моего задержания и требую объяснить, почему меня арестовали? — не повышая голоса сказала она.
Человек с серым лицом покачал головой:
— Не волнуйтесь, фрейлейн Штраух, — сказал он и опять показал зубы.
— Я требую, господин...
— Хабекер. Рудольф Хабекер, фрейлейн Штраух.
— Я требую, господин Хабекер, немедленно предъявить доказательства моей мнимой вины.
Хабекер стоял и тер руки. Кожа у него была сухая, шелестела. Потом следователь подергал себя за указательный палец левой руки, щелкнул суставом, улыбнулся.
Она поняла: какие-то доказательства у следователя есть.
И сразу вспомнила совет Эрвина: в беде не мучить себя догадками. Ни в коем случае! Полиции только того и надо, чтобы человек начал метаться в поисках ответа, где совершена ошибка. Нервы сдают, из тебя выкачивают все, что нужно, а иногда и сверх того. Так тоже бывало.
Не метаться! Догадки — область госпожи Анны Краус. Надо ждать, пока нанесет удар гестаповская крыса. Тогда все станет ясно.
— Я просила предъявить доказательства, — еще раз твердо сказала она.
Еще три дня назад, 9 сентября 1942 года, служащий IV-A реферата II отдела госбезопасности Германской империи криминаль-комиссар Рудольф Хабекер даже не догадывался о существовании некой Инги Штраух.
* Юр известная берлинская гадалка тех лет.
Как все сотрудники отдела, он, конечно, ощущал нервозность обстановки. Видел, что начальника реферата советника юстиции Редера непрерывно вызывали к телефону, знал, что руководителей служб собирал рейхсфюрер Гиммлер, случайно подслушал разговор, в котором упоминались шепотом имена Шелленберга и Канариса, и, как все, догадался: случилось нечто ужасное.
Откуда-то просочилось и пошло гулять выражение «Красная капелла»*. Утверждали, будто так выразился рейхсфюрер и что речь идет об огромной разведывательной сети русских, о русских радистах, засевших в узловых звеньях государственного аппарата.