К этому моменту я уже тихонько сидела на своей лежанке, стиснув ладошки коленками и всем видом демонстрируя полную готовность к взаимовыгодному сотрудничеству. Блин это оценил, весело брякнул поднос на тумбочку, плеснув при этом из стакана что-то похожее на чай. Я не стала привередничать и обижаться, но на всякий случай кротко вздохнула и спросила:
— Можно, я поем?
«Так, так, так... Кто же это я сейчас? Ну, уж точно не стерва...»
— А че я тебе поднос притащил? Любоваться на него, что ли? Давай быстро, а то обратно унесу.
Я придвинулась поближе к тумбочке, быстро оглядела поднос и, страшно смутившись и нервно сцепив пальцы, попросила:
— Извините, не могли бы вы принести мне молока?
— Молока? — Блин несколько обалдел и растерянно повторил: — Молока?
Я чуть заметно кивнула и опустила голову.
— Я те че — корова? — не слишком любезно продолжил мой кормилец, но все-таки задумчиво завздыхал, что было благоприятным признаком.
Он потоптался на месте, что-то буркнул и удалился, не забыв запереть дверь на ключ. Я проводила его ласковым взглядом на тот случай, если он вздумает оглянуться, и, окончив разыгрывать спектакль, набросилась на еду. Пожалуй, еще ни в одном ресторане я не ела так вкусно. Все, что находилось на подносе съедобного, я смела в одно мгновение, не успев даже толком распробовать.
В замочной скважине снова зашуршал ключ, и появился Блин, держа перед собой высокий запотевший стакан. Бросив взгляд на поднос, он уважительно протянул:
— Да, похоже, ты здорово проголодалась.
Я смиренно кивнула головой и выпила стакан почти что залпом. Не то чтобы я как-то очень уж любила молоко. Нет. Просто я убедилась в том, что Блина можно заставить сделать что-то нужное мне, а не только ему. В общем, пустяк, но о нем лучше знать, вдруг пригодится. Скорее всего от Блина здесь немногое зависело, но попробовать все же стоило. Блин тем временем забрал поднос и, ни слова не говоря, направился к двери.
— Э-э! Кх-м! — не унималась я, Блин же остановился и оглянулся.
Я пошла в наступление.
— Извините, я не знаю, как вас зовут... — но Блин не шелохнулся, и я продолжила: — Мне очень неудобно вас проситъ... Вы случайно не знаете, где мой чемодан? — Я снова
стиснула пальцы и задрожала губами. — Мне очень хотелось бы переодеться...
— Чемодан? — снова озадачился Блин. — Ну, насчет твоего чемодана я ничего не знаю, но... узнать, конечно, могу.
По интонации я поняла, что Блин делает мне большое одолжение.
— Большое спасибо, — выдохнула я, признательности в моем голосе хватило бы на троих.
Блин снова удалился, закрыв дверь на ключ. «Эх, и далась тебе эта дверь! — с досадой подумала я. — Скажите, какой исполнительный!» Хватило бы у меня смелости выйти, оставь он ее незапертой, я сомневалась, но подобная аккуратность раздражала. Как бы то ни было, но после еды оптимизма во мне прибавилось, голова почти не болела, да и лицо донимало уже гораздо меньше. Я снова уселась на лежанку, поджала ноги и замерла. Больше всего я не люблю ждать. Хорошего или плохого — все равно. Чем скорее, тем лучше. Сейчас же время тянулось и тянулось бесконечно, даже взгляду в этой комнате не на чем было задержаться. И только из ванной непрерывно доносилось упрямое: «Кап-кап-кап». Я закрыла глаза и стала считать капли. Две, три, десять... сто один, сто два... Дошла до четырех тысяч и сбилась, начала снова и снова сбилась. Так продолжалось очень долго, и я уже плохо понимала, то ли я засыпаю и просыпаюсь, то ли сплю и вижу сон. «Может, это таблетки? — вяло думала я вперемежку со счетом. — Пятьсот девяносто два, пятьсот девяносто три?»