— Ну и где мне лучше погибнуть — в бою или у стенки?
Зиновий перекрестился:
— Молчи, дурень. Не поминай лихо, пока оно тихо. Ладно, скажу за тебя командиру, может, и возьмет.
Командир взял, да еще и похвалил при всех. Лёнька ликовал, хотя причины его радости никто не понял — чего веселиться, коли на смерть идешь? Но Лёнька собирался не умирать, а бежать к красным.
Готовились к походу основательно. Выстроили по каким-то планам целую деревню. Всю неделю перед походом учились неслышно передвигаться по этой деревне, снимать часовых и без шума брать штурмом избы. Почему-то больше внимания уделяли не избе с флагом, которую Лёнька принял за штаб, а другой избе, обитателей которой требовалось взять обязательно живыми.
По всему выходило, что казаки собираются штурмовать какой-то хорошо укрепленный гарнизон красных, но какой? Куда они пойдут — на Астрахань, которая за лето успела пару раз поменять хозяев, на Царицын или на Уральск?
Самого Лёньку пускали только в группу прикрытия. В рейд казаки брали минимум тяжелого вооружения — девять пулеметов и два орудия. Всего же в отряд, судя по подсчетам самого Лёньки, входило не менее тысячи человек. Командующим назначили полковника Бородина, подхорунжий Белоножкин единодушно был избран походным есаулом.
Зиновий в рейд не пошел — жестоко болела спина, он даже ходил с трудом. Накануне, утром, он приковылял к тачанкам, нашел Лёньку и сказал:
— Знаешь, куда идете?
— Нет, — Лёнька насторожился, до сих пор никто и словом не обмолвился о конечной цели.
— На верную гибель идете, — сказал Зиновий. — Бородин — хороший командир, и подхорунжий наш тоже хват, но поэтому их всегда только на верную гибель и отправляют, потому что привычные они. Под нули не лезь, сиди в тачанке при
Милентии, он пулеметчик не хуже меня. Но если, не дай боже, убьют его — держись ближе к подхорунжему. Его бог хранит, потому что последний из рода, но сам на войну вызвался и даже серьги не носит.
— А при чем здесь серьги?
— Обычай есть у казаков: если один сын у матери — носит серьгу в левом ухе. Если серьга в правом — последний мужик в роду. А уж если серьги в обоих ушах — то вообще последний из семьи, единственный продолжатель рода. Такого атаман или есаул беречь должны, в атаку отпускать самыми последними.
— А подхорунжий, что ли, такой?
— Я с Белоножкиным из одной станицы. Всю его семью красные вырезали. Помнишь, я про мешок овса говорил? Так вот — это Белоножкина семья была — отец, мать, брат-калека с женой и детьми, да самого Белоножкина жена беременная.
— Быть не может! — побледнел Лёнька.