– Клементина, – сказал Зак Рафферти, и его голос сорвался на последнем слоге.
Она не могла произнести ни слова. Лишь смотрела и смотрела на него.
Поднялся ветер, затеребив завязанный свободным узлом платок на шее Зака и поигрывая бахромой. Взгляд Рафферти покинул ее глаза и вернулся к простирающейся прерии.
– И где же мой старший братец? Сгоняет коров?
* * * * *
– Это случилось четыре года назад во время Великого мора. Гас подхватил простуду, которая дошла до легких, и умер...
Клементина похоронила мужа под тополями, рядом с сыном. В ту зиму волки были настолько злыми и наглыми, что пришлось заложить могилу камнями, которые там так и остались и сейчас местами были покрыты мхом и лишайником.
Брат Гаса стоял, опустив голову и сняв шляпу, которую держал двумя пальцами опущенной на оружейный ремень руки. Клементина изучала костистое лицо деверя — жесткие резкие линии и углы под темной натянутой кожей.
Внезапно Рафферти поднял голову и повернул суровое лицо к невестке.
– Ты со всем здесь справляешься одна?
Клементина проглотила вставший в горле ком. Как долго, как же долго она ждала этого момента, ждала того дня, когда Зак Рафферти вернется домой. И вот сейчас он здесь, стоит так близко, что она может притянуть его голову к себе и прижаться губами к его губам. Но нет, не может, таким он кажется незнакомым, таким чужим.
– Тут уже довольно давно живет Сафрони, – наконец удалось ей ответить. – И дети, конечно же.
– Дети? – спросил Зак. – У вас еще кто-то родился после Сары?
– Еще двое. Двое мальчиков. – Клементина резко дернулась, словно между ними была натянута веревка, связующая их в единое целое, и ей требовалось усилие, чтобы разорвать эту связь. – Полагаю, ты захочешь побыть с братом наедине, чтобы попрощаться. Когда освободишься... на плите стоит кофе.
Его взгляд вернулся к могиле. Рафферти стоял молча.
– Я уже попрощался с братом, – сказал он ровным голосом, – в тот день, когда уехал отсюда семь лет назад.
Он пошел рядом с ней через двор, затем остановился, чтобы посмотреть на большой дом.
– Гас построил его для меня, – вздохнула Клементина, – незадолго до смерти.
– Да, он всегда переживал, чтобы ты скучаешь по шикарному дому и красивым побрякушкам, которые оставила в Бостоне.
– Он ошибался на этот счет.
– Я знаю.
Рафферти уставился на стоящий в центре двора фургон для перевозки овец. На прикрепленной к стойкам вывеске, растянутой по всей длине брезентового тента, было написано большими черными печатными буквами: «Храм фотографии». А ниже буквами помельче: «Пейзажи всех видов, семейные фото, индивидуальные и групповые портреты. Съемка со вспышкой, стереоскопическим эффектом или в обычном исполнении».