Застарелая боль, неизбывная боль от смерти сына заслоняла ее скорбь по Гасу, заслоняла все, что с тех пор произошло в ее жизни. Мука от потери по-прежнему была едва выносимой и навсегда останется такой. В прошедшее Рождество ему исполнилось бы одиннадцать лет — ее мальчик стал бы почти мужчиной. Клементина скучала по дням его детства, но еще больше горевала, что никогда не узнает, каким человеком вырос бы ее сын. Лишившись Чарли, она потеряла часть себя; когда-то она думала, что Рафферти мог бы вернуть ей этот недостающий осколок, если бы осмелился. Если бы осмелилась она... Заку всегда удавалось собирать воедино расколотые кусочки ее души, одновременно вдребезги разбивая сердце.
Клементина спустилась с крыльца и вышла во двор.
* * * * *
Непонятно, каким чудом он расслышал ее шаги в безумном завывании грозы. Но Зак повернулся, едва она приблизилась. Его жилет распахнулся, выставив напоказ белую рубашку. Сдуваемые ветром струи дождя секли по косой, со шляпы лилась вода.
В длинных тенях между вспышками молнии Рафферти выглядел опаснее, чем когда-либо.
Он без предупреждения ринулся прямо на нее, как бросающаяся на добычу дикая кошка.
Зак схватил Клементину за плечи и притянул к себе, резко накрыв ее губы своими. В его поцелуе не было ничего нежного и мягкого.
Она прижала кулаки к груди Зака и оторвалась от его рта.
– Нет...
– Не говори мне «нет», Клементина. Больше не говори мне «нет».
Рафферти снова наклонил голову, но она упрямо отвернула лицо в сторону.
– Не здесь.
Вспыхнула молния. Его пронзающие глаза засветились жаром и дикарством.
– Здесь, черт тебя подери.
Расставив ноги, Зак притянул к себе любимую, устроив ее в колыбели между бедер, их губы сцепились. Их окружала неистовая черная ночь. Ветер, казалось, дул сразу со всех направлений, с ревом мчась сквозь тополя и закручивая струи дождя в похожие на смерчи туманные завитки.
– Иисусе, – простонал Зак в открытый рот Клементины. – Иисусе, Иисусе... – Он провел губами по ее скуле, коснулся языком глаза. – Не плачь.
– Я не... Нет, нет, я не плачу. – Но ее лицо на ощупь казалось странным, будто таяло как сало на огне. Клементина прижалась открытым ртом к темной впадине под челюстью Рафферти и ощутила дикое биение его пульса. Она попробовала на вкус влагу, которая оказалась слишком соленой, чтобы быть каплями дождя. – Ты тоже плачешь.
Его горло шевельнулось под ее губами, когда он тяжело сглотнул.
– Я страдал по тебе, Клементина. Все страдал и страдал долгие двенадцать лет с тех самых пор, как впервые увидел тебя в повозке Змеиного Глаза, такую гордую и такую прекрасную, и такую недоступную. Я так долго томился по тебе, что думал, умру от этого желания. И иногда молил Бога, чтобы...