По Ала ад-давля — этот огромный, обоженный солнцем, неряшливо одетый богатырь суетных земных забот— все же останавливает Ибн Сину — прозрачную вселенскую духовность в одеянии дервиша.
— Я все хочу тебя спросить, — наступает плотский земной голос на хрупкую сосредоточенность. — Если ты прав перед вечным временем, а перед, нами — живой плотью твоего века неправ, то почему Вечность не защищает тебя, а равнодушно смотрит на унижения, в которых ты тонешь?
— И пророка поначалу никто не слушал, — вступился за Ибн Сину Али.
— Знаю, знаю, — засмеялся эмир. — Однажды он даже, бедный, вынужден был подняться на гору Сафа и оттуда кричать: «О, утро!», как кричали при нашествии врага. Народ сбежался, а он начал проповедовать свою религию. Но слушать его никто не стал. Посмеялись и ушли. Так почему аллах допустил чтобы смеялись над пророком?
— Чтобы все видели, что этот человек отмечен любовью Истины, — ответил за Ибн Сину Али. — Хусайн уже про это сказал, когда говорил про арифа.
— Как?! Значит, муки, слезы, унижение, — все это знаки любви бога? — вскричал Ала ад-давля.
— Да, — ответил, поднимая глаза на эмира, Ибн Сина.
— Значит, и тебя бог любит?
— Да.
Ушло из глаз Ибн Сины молчание, заиграла ирония: он вернулся на землю.
— Амвня, которому бог дал царство, здоровье?
— Он дал тебе всего лишь земное счастье, — улыбнулся Ибн Сина. — Мое же счастье — небесное. Это — мученичество, нищета, подвижничество.
— Значит, хиджра — это выход из клетки твоим пленных птиц?
— Если ты так считаешь, значит, так это и есть.
Ж впрочем, бросим эти разговоры, смотри, солнце почти Село, а мы с тобой не совершили еще молитвы.
Эмир поспешно опустился на колени. Впереди воины уже давно сидели на коленях, положив рядом с собой из песок оружие.
— Кстати, — шепнул Ибн Сина эмиру, — знаешь, как начался пророк Мухаммад? В 40 лет увидел гигантскую человеческую фигуру на закатном небе, окруженную цветными кольцами. Потрясенный, уверовал, что это приходил к нему бог… Господи! — вдруг страстно, со слезами на глазах произнес Ибн Сина, глядя на закатное солнце. — «Введи меня входом Истины, и выведи выходом Истины, и дай мне от тебя власть в помощь…»,
Ала ад-давля удивленно смотрел На него: Ибн Сина молится!?
— Сними золотой пояс, — шепнул Ибн Сина эмиру, в снова в глазах его засверкала ирония.
— Почему?
— Мухаммад заповедовал молиться, сняв с себя золото.
Ала ад-давля снял пояс.
— Я-то снял! А вот как ты снимешь с себя все свои еретические мысли? Думаешь, я не понял твой трактат «О Любви»? Ты же человека сравнял с… богом! Тьфу!