— Мать велела мне с вами играть, — мрачно ответил Хин. — Так что я не уйду.
Близнецы переглянулись.
— Какой послушный сын, — усмехнулся Лодак. — Тогда развлеки нас.
— Да, да, развлеки, злюка, — захлопал в ладоши «дух».
— Придумай игру, — предложил второй близнец.
Хин повёл их на стену — сторожевой даже не проснулся — остановился у зубцов, встал на носочки и указал рукой на горизонт.
— На самом деле, — сказал он, — я не здесь. Я — там, на свободе. И я не человек, я — птица. Я могу улететь, куда захочу. Я могу увидеть весь мир. Я чувствую ветер на своих перьях, я чувствую Солнце, и я вижу…
— Что ты дурак, — перебил его Лодак. — И руки раскинул. Давай, прыгай вниз, раз ты птица. А мы посмотрим, как ты полетишь.
«Дух» засмеялся.
— Да всё не так, — разозлился Хин.
— Дурак и есть, — утвердил второй близнец. — А теперь и от слов своих отпираешься.
Мальчишка больше всего не любил совместные трапезы: завтраки и обеды. В унылой столовой на первом этаже не было окон, голые каменные стены подавляли древностью и безразличием. Четыре лампы, в которых роились шарики света, освещали длинный прямоугольный стол и сидевших за ним людей, а вчетверо большая часть комнаты лежала в полумраке за их спинами. Хину всегда казалось, будто столовая что-то замышляет.
В ней жили странные существа, прекрасно изучившие повадки людей — поэтому-то их нельзя было застать врасплох, поймать и разглядеть. И всё же мальчишка часто замечал, как их тени пробегают по полу, стенам, а то и потолку. Всё время трапез он гадал, на что они похожи, и почему живут в столь мрачном месте.
Однажды он обратился к ним мысленно и предложил поселиться в других комнатах крепости, описал, как там хорошо: тепло, светит Солнце, в спальнях есть даже занавеси и ковры. Существа не ответили и даже не показались на глаза. «Почему они не хотят? — раздумывал Хин. — Конечно, ничего особенно заманчивого наверху нет, но как можно отказаться от Солнца?»
Время от времени взрослые прерывали его размышления. Мать как всегда одёргивала: сиди прямо, не клади локти на стол, отвечай, когда тебя спрашивают, не смотри в никуда. Тадонг пытался завязать разговор, но Хин упорно молчал, и даже Надани уже смирилась с таким поведением сына. Мальчишке не нравился покровительственный тон мужчины и его нелепый наряд, выпученные глаза, полные губы, рыжие волосы, короткие пухлые пальцы. У него вызывала отвращение тщательность, с которой Тадонг разделывал пищу, и то, с каким достоинством пережёвывал каждый кусок — будто перетирал меж двумя жерновами челюстей.
Хин пытался понять, разделяют ли обитатели столовой его отношение к мужчине, или же им все люди кажутся чужими и неприятными, но не мог истолковать значения теней. «Каково это: жить в мире без света? — едва его оставляли в покое, как он возобновлял раздумья. — Не нужно думать о смешной одежде, но с другой стороны жить во тьме — всё равно, что быть слепым. Только это не значит быть другим, потому что все люди вокруг тебя тоже слепы».