– Не, – протянул Жора. – Они далеко, к ним семафор не добьет.
– Семафор? – удивился я и вытер пот со лба. – Почему используют семафор, а не радиосвязь?
– Потому что радиостанций на материке раз-два и обчелся. Две у Маклейна, одна у…
– Хватит базарить, – прервал Дед и позвал: – Матрос, давай к нам. Жора, займись движком.
Крановщик толкнул Владаса, сказал: «Подсоби», – и завозился с мотором, раскручивая крепления, чтобы опустить в воду винт. Вонг присел на корме, подняв пистолет.
– Как рука? – тихо спросил Дед. Оглянулся. – Как сам?
Я лишь скривился, он кивнул.
– Потерпи. Потерпи пару часов. Лесорубы помогут.
Джим пристроил багор на крюках вдоль борта, сел рядом с капитаном.
– Почему вы нам помогли? – спросил я.
Капитан с Жорой быстро переглянулись.
– Чутье, – ответил Дед.
– Почему ночью не отчалили? – Я закашлялся, но не дал ему сказать. – Только… гхм-кхм… не говори, что чутье.
– Гм, – Дед пожевал губами. – Ну, осмотрелись, что и как в порту разведали, и, когда флотилия ушла, решили захватить катер. Вон, даже дробовики пришлось сбросить, чтобы с оружием не светиться.
– Угу, – промычал Жора сбоку. – Мы теперь навроде товарищей по несчастью…
Он поплевал на ладони, достал спрятанный за поясом пистолет и объявил:
– У меня все готово. Заводи.
Дед тронул сбоку рычаг, мотор чихнул и заурчал на холостых.
– Головы пригните, – капитан окинул нас взглядом напоследок. – Поехали, что ли.
Крепко сжал штурвал одной рукой, другой плавно двинул ручку газа от себя.
Мне стало заметно хуже. Приходилось дышать, хватая воздух ртом.
– Заключительный вопрос, – прохрипел я, собравшись с силами. С трудом подался вперед, поняв, что вот-вот потеряю сознание. – Дед… с чего вдруг лесорубам нам помогать?
Тьма. Свет. Далекие голоса и крики доносятся с разных сторон. Снова тьма – глухая, вязкая, как трясина, в которой не слышно ни звука, в голове пустота. Сознание хочет вырваться из нее, но что-то не пускает. Хлопок по щеке, как взрыв гранаты, затем боль. Вспышка. Громкий знакомый голос отчаянно зовет меня по имени, раз за разом повторяет: «Марк, очнись! Марк, слышишь, открой глаза!» Голос становится далеким, смолкает. Навсегда…
Порой реальность удивляет. И она хуже, чем сон.
Я сделал глубокий вдох и открыл глаза. Кругом царил непроглядный мрак. Где я? Почему темно? И понял: лежу на чем-то твердом, с головой накрыт брезентом, пахнущим нефтью и солидолом.
Резко сдернул ткань, приподнявшись на локтях, осмотрелся.
Хижина. Я находился в хижине – старом, покосившемся строении из прутьев, с плетеной крышей и земляным полом. Сквозь дверной проем лился сумеречный свет. Тихо.