— После того как лицензия была передана «Механизмам», вы оба продали свои акции?
— Что? Как тебе такая глупость в голову пришла? — Лицо ее перекосилось, и она зарыдала; слабой рукой она пошарила в поисках платочка, но не нашла и продолжала сквозь слезы: — Он меня надул! Он меня надул! Грязная скотина, обдурил меня… — Она шмыгнула носом и добавила задумчиво: — Вы все меня надули… а ты — больше всех, Дэнни. И это после всего, что я для тебя сделала. — Она снова разрыдалась.
Я подумал, что эйфорион не стоит затраченных на него денег. Впрочем, может быть, ей доставляло удовольствие поплакать.
— Как же он тебя обманул, Белл?
— Что? А то ты не знаешь. Он все оставил этому гнусному отродью… после того, как обещал оставить все мне… после того, как я ухаживала за ним, пока он болел… А ведь она ему даже не родная дочь! Всем это известно.
Впервые за весь вечер я услышал добрую весть. Значит, Рикки все-таки повезло, даже если они перехватили посланные мною акции. Я опять вернулся к интересующему меня вопросу:
— Белл, как фамилия бабушки Рикки и где они жили?
— Где кто жил?
— Бабушка Рикки?
— Кто такая Рикки?
— Дочь Майлза. Постарайся вспомнить, Белл. Это очень важно.
Белл взвилась. Тыча в меня пальцем, она завизжала:
— Знаю я тебя! Ты был ее любовником, вот что. Грязная маленькая стерва… и вонючий кот.
При упоминании о Пите меня охватила ярость, но я постарался не дать ей выхода. Я просто схватил Белл за плечи и слегка потряс:
— Возьми себя в руки! Я хочу знать только одно. Где они жили? Куда адресовал Майлз письма, когда писал им?
Она заартачилась:
— Не буду я с тобой разговаривать! Весь вечер ты ведешь себя отвратительно. — Потом, словно мгновенно отрезвев, она добавила уже спокойно: — Не знаю. Бабку звали Ханикер или что-то в этом роде. Я видела ее только однажды, в суде, когда они приходили выяснять вопросы с завещанием.
— Когда это было?
— Сразу после смерти Майлза, конечно.
— Белл, а когда умер Майлз?
Настроение у нее опять изменилось.
— Много хочешь знать. Ты хуже шерифа… все выпытываешь, да выпытываешь! — Она преданно взглянула на меня: — Давай забудем все… Только ты, милый, и я… у нас ведь вся жизнь впереди… Женщина в тридцать девять лет еще молода… Шульцик говорил, что я самая свеженькая из всех, кого он знавал, — а этот козел, скажу я тебе, знавал многих женщин. Мы можем стать такими счастливыми, милый! Мы…
Тут мое терпение лопнуло. Я и так делал все, чтобы сдержаться, — даже в сыщика играл.
— Мне пора идти, Белл.
— Что ты, милый! Еще так рано… у нас впереди целая ночь. Я думала…
— Мне все равно, что ты думала. Я ухожу.