4
Утро выдалось тихое, безоблачное. Как только солнце выглянуло из-за горизонта, море засветилось, наполнилось яркими лазоревыми красками. Даже унылые серо-желтые скалы, лишенные растительности и мрачно нависшие над водой, казались позолоченными. Но утренняя красота никого не радовала.
Тишину нарушил голос сверху:
— Рус! Поспал? Доброе утро. Перестань упрямить. Сдавайсь. Отпустим нах хауз… дом.
— После дождичка в четверг, — подделываясь в тон, добавил невысокий курносый матрос с прищуренными маленькими глазами.
Глушецкий по голосу узнал в нем человека, который вечером отпустил шутку о танках.
Через несколько минут сверху посыпались гранаты. Матросы залегли. Глушецкий скользнул под скалу и выполз к тому месту, где находился часовой.
— На батарее немцы, — сообщил часовой, указывая рукой.
Его рука слегка дрожала.
Глушецкий поднес к глазам бинокль и увидел ходивших на высоте немцев. Они спускали со скал веревочные лестницы. Сначала лейтенант подумал, что они полезут по ним вниз, затем догадался, что лестницы спущены для тех, кто хочет сдаться в плен. Но по ним никто не поднялся.
Снизу стали стрелять, и несколько гитлеровцев свалились на прибрежные камни. Тогда немцы убрали лестницы. И в то же мгновение вниз полетели три бочки. Они разбились о камни, и из них в разные стороны потекли огненные струи. «Самовоспламеняющаяся смесь», — догадался Глушецкий. Он увидел, как многие люди, охваченные огнем, бросались в воду, корчились на камнях. Глушецкий опустил бинокль.
«Неужели и нам суждено то же?» — подумал лейтенант.
Вернувшись, он рассказал товарищам, что видел. Говорил он, стараясь сдержать нервную дрожь.
— А чего еще ожидать от фашистов, — сказал матрос с перевязанной рукой и со злостью сплюнул.
Его щеки опять задергались.
— Звери… Сдайся им, они покажут…
— Известно, убийцы!..
Женщина в гражданском платье слушала с застывшими от ужаса глазами. Ее красивое, тонко очерченное лицо побледнело, на высоком белом лбу пролегли резкие складки.
— Что же с нами будет? — шепотом спросила она Семененко.
Главстаршина молча пожал плечами. Его широкое лицо казалось бесстрастным, лишь на скулах ходили желваки.
Неожиданно сверху раздался елейный голос:
— Несчастные… Не надо сопротивляться…
— Ложись! — крикнул Глушецкий, прижимаясь к скале. — Опять гранатами угощать будут.
Но на этот раз вместо гранат немцы опустили веревочную лестницу. Она висела, качаясь, над головами моряков.
— Трап и концлагерь, — пошутил курносый матрос. — Пожалуйста, поднимайтесь, наверху нас ожидает немецкий рай.
У матроса с перевязанной рукой задергались щеки. Он то сжимал, то разжимал кулаки.