– Ты же знаешь, я всегда говорю только правду.
– Вы обещали Алле, что за ней придет ангел. А она просто умерла, – тихо сказала девочка.
– Никто не умирает «просто». За всеми приходят – или ангелы, если человек хороший, или бесы, если плохой. Просто их нельзя увидеть – их видит только тот, за кем они приходят, понимаешь?
– А я увижу того, кто за мной придет?
– Конечно, увидишь. Лет через семьдесят. А пока ложись и спи – тебе нужны силы, чтобы окончательно выздороветь и поехать домой.
– А что будет с Аллой?
– Ей теперь будет только хорошо. Она же на небе…
– Я тоже хочу на небо… Там не будет больно, и там у меня снова будут волосы, и мама тоже там… наверное. Как вы думаете, ее забрал ангел или бес?
– Тебе лучше знать. Она была хорошая?
– Не знаю. Я не помню ее.
– Тогда ложись и спи, а мама тебе приснится. Это ничего, если ты утром не вспомнишь, это бывает – мы часто не помним свои сны. Но мама тебе обязательно приснится, и утром ты поймешь, где она. И… я думаю, что на небе.
Уложив Олю, Мила осторожно закутала мертвую Аллу в одеяло, взяла худенькое, совсем легкое тело на руки и вышла из палаты. Негоже детям спать в комнате с покойницей, а санитары придут только утром.
Закончив обход, Мила вернулась в ординаторскую. Сегодня была милосердная ночь – из восьмерых безнадежных ушли шестеро. И еще трое просто умерли, неизвестно от чего именно. Если бы было оборудование и реактивы для анализов, если бы была возможность нормально обследовать несчастных детей, если бы были хотя бы какие-нибудь лекарства – был бы шанс. А так…
Заперев дверь, врач открыла настенный шкафчик. Достала бутылку, стакан, не глядя плеснула граммов пятьдесят, подошла к зеркалу. На нее смотрела немолодая женщина с короткими седыми волосами, преждевременными морщинами, горьким изгибом губ и почти ничего не выражающим взглядом. Мила усмехнулась, коснулась краем стакана зеркала, залпом выпила, не чувствуя, как спирт обжигает горло. Это был ежедневный своеобразный ритуал – она не пьянела, просто становилось чуть-чуть легче.
В дверь постучали. Быстро закрыв шкафчик, она отперла дверь.
Николай Андреевич сумрачно кивнул в знак приветствия, сразу взял со стола обходной лист, пробежал глазами.
– Одиннадцать человек. Я надеялся, будет больше, – отрывисто сказал он.
Мила отвела взгляд. Слова, казавшиеся такими страшными, не пугали – она знала их настоящее значение. Одиннадцать детей отмучились, больше им не будет больно.
– Я пойду, – сказала она, вешая халат на гвоздик.
– Подожди, – он подошел к двери, запер, прислонился к ней спиной, взглянул на коллегу – пристально, в глаза. – Я хочу сегодня прооперировать Воронова.