Когда я пришла в себя, были уже сумерки. Трупы, лежавшие на мне, вздрагивали, это немцы, уходя, стреляли на всякий случай, чтобы раненые ночью не смогли уйти, так я поняла из разговора немцев. Они опасались, что есть много недобитых, — они не ошиблись, таких было очень много. Они были заживо погребены, потому что помощи им никто не мог оказать, а они кричали и молили о помощи. Где-то под трупами плакали дети, большинство из них, особенно малыши, которых матери несли на руках (а стреляли нам в спину), падали, прикрытые телами матерей, невредимы и были засыпаны и погребены под трупами заживо.
Я начала выбираться из-под трупов, (я сорвала ногти с пальцев ноги, но узнала об этом только тогда, когда попала к Рояновым 24 октября), выбралась наверх и оглянулась — раненые копошились, стонали, пытались встать и снова падали. Я стала звать Фаню в надежде, что она меня услышит, рядом мужчина велел мне замолчать, это был Гродзинский — у него убили мать, он боялся, что я своими криками привлеку внимание немцев. Небольшая группа людей, которые сообразили, что делать, и прыгнули в траншею при первых залпах, оказались невредимыми — Вера Кульман, Шмаевский, Пиля (фамилии Пили я не помню). Все время они просили меня замолчать, я умоляла всех уходящих помочь мне разыскать Фаню. Гродзинский, который был ранен в ноги и не мог двигаться, советовал уйти, я пыталась ему помочь, но одна была не в состоянии. Через два шага он упал и отказался идти дальше, посоветовал догонять ушедших. Я сидела и прислушивалась. Какой-то старческий голос напевал: ”Лайтенах, лайтенах”, и в этом слове, повторяющемся без конца, было столько ужаса! Откуда-то из глубины кто-то кричал: ”Паночку, не убивай меня...” Случайно я нагнала В. Кульман, она отбилась в темноте от группы людей, с которой ушла, и вот мы вдвоем, голые, в одних сорочках, окровавленные с ног до головы, начали искать пристанище на ночь и пошли на лай собаки. Постучали в одну хату, никто не откликнулся; потом в другую — нас прогнали, постучали в третью — нам дали какие-то тряпки прикрыться и посоветовали уйти в степь, что мы и сделали. Добрались в потемках до стога сена и просидели в нем до рассвета, утром вернулись к хутору — это оказался хутор им. Шевченко. Он находился недалеко от траншеи, только с другой стороны; до конца дня к нам доносились крики женщин и детей.
23 октября. Вот уже двое суток, как мы в степи, дороги не знаем. Сегодня случайно, переходя от стога к стогу, В. Кульман обнаружила группу мужчин, среди которых оказался Шмаевский. Они, голые и окровавленные, все время сидят здесь. Решили идти днем к заводу Ильича, потому что ночью дороги не можем найти. По дороге к заводу встретили группу парней, по виду колхозники, один посоветовал оставаться в степи до вечера и ушел, второй предупредил, чтобы скорее уходили, потому что его товарищ нас обманул своим советом, он приведет сюда немцев. Мы поторопились уйти. Утром 24 октября постучались к Рояновым. Меня впустили. Узнав о смерти всех, ужаснулись, помогли мне привести себя в порядок, накормили и уложили...