Было то у самого Китая,
В деревушке на краю болота.
Жил старик, болезнями страдая,
А поддаться смерти неохота.
И узнал он об одном лекарстве:
Рассказали старцу в утешенье,
Будто есть в Китайском государстве
Корень Жизни — от всего спасенье;
Будто, кто попробует женьшеня,
Снова станет крепким и здоровым.
Так сказали старцу в утешенье,
Чтобы обнадежить добрым словом.
А старик-то взял да и поверил,
Что пройдет теперь его кручина.
Открывает он у хаты двери
И зовет единственного сына,
И кричит ему еще с порога.
Чтоб, к отцу имея уваженье,
Отправлялся парень в путь-дорогу
И не возвращался без женьшеня.
Смирен сын был и отцу покорен.
Повела его судьбина злая,
И пошел искать он этот корень,
Никаких путей к нему не зная.
По горам бродил он и по скалам,
Ночью наземь голову склоняя,
И с утра опять его искал он,
Приказанье свято выполняя,
По лесам плутал на лисьих тропках…
Стал уж непохож на человека —
И нашел женьшень в маньчжурских сопках
Ровно через половину века.
И вернулся он к себе в деревню,
Одичавший, грязный и лохматый,
Видит — вдвое выросли деревья,
Что склонялись над отцовской хатой.
Только хаты нету и в помине,
Лишь одна труба торчит уныло,
А отец зарыт в песке и глине,
И заброшена его могила.
«Самому-то семь десятков с лишним, —
Так он думать думу начинает, —
Что уж вспоминать тут о давнишнем,
Все равно отец и не узнает.
Для чего лежать мне без движенья
Рядом с ним под камнем надмогильным?
Дай-ка сам попробую женьшеня,
Снова буду молодым и сильным».
А кругом пустынно все и глухо,
Не узнать совсем родного края,
Нищета везде и голодуха
Под проклятым игом самурая.
До того уже дошло на свете,
Что не слышно смеха молодежи,
И, в морщинах, маленькие дети
На печальных стариков похожи.
«Нет, — старик подумал, — погляжу я,
Не найти покоя мне в отчизне,
Если, проклиная власть чужую,
Молодость и та не рада жизни.
Лучше покорюсь своей я доле
И умру в назначенные сроки,
Чем в японском рабстве и неволе
Буду жить, как нищий у дороги».
Лег старик на землю, где когда-то
Старая его стояла хата,
И уснул, склонившись головою,
Под небесной крышей голубою.
Он проснулся в страхе и смятенье,