Не каждому молодому побегу суждено стать полновесным деревом. Не каждому молодому оперуполномоченному, фельдъегерю, сержанту или младшему лейтенанту суждено стать комиссаром госбезопасности. И если в природе большие деревья живут дольше, чем бойкая поросль, то в госбезопасности не как в природе, а наоборот: у комиссаров большого ранга шансов уцелеть тем меньше, чем выше звание. Вот такой парадокс. И все равно большинство сотрудников, ну прямо как рыба на нерест, стремятся все выше, вверх, выше, а потом, лишенные сил, летят вниз, подхваченные сокрушительным течением, и не каждому удается достичь спасительного пенсионного плёса.
…Ни одной тяжкой мысли в голове у Ивана Михайловича.
Нет, что ни говори, есть в военной службе неизъяснимое достоинство!
Он почувствовал вкус к службе еще в первом приближении к армии, когда еще ходил в «переменниках». Что в армии самое главное? А самое главное — о себе не надо думать. И одежду дадут, и жилье дадут, и о том, чтобы был сыт, позаботятся. Исполняй, что скажут, и не умничай. Придет час — и заметят, и оценят.
В соседнем купе какие-то солидные мужики, с виду интеллигенция, забыв закрыть дверь в коридор вагона, запели, сопровождая песню звоном стаканов в подстаканниках, надо думать, не с чаем: «Там за далью непогоды есть волшебная страна!..»
Жизнь не обманет, не посмеет обмануть человека с тремя малиновыми «кубарями» на синих петлицах! Да, «тремя», по армейским правилам украшающими петлицы старшего лейтенанта.
Редкое здоровье и недюжинная душевная твердость наполняли неказистое с виду тело младшего лейтенанта.
Иван Михайлович отлично сознавал, что летит на гребне сокрушительной волны, поднятой историческим, прошедшим нынешней весной февральско-мартовским пленумом ЦК ВКП(б). По имевшимся в Ленинграде данным, в Мурманском окротделе дела шли неважнецки. В частности, товарищ Сталин потребовал со всеми фракционерами сражаться, как с белогвардейцами, вроде бы все ясно, а в Мурманске за весь 1937 год до самого августа полный штиль, семнадцать человек арестовано! Отправляя младшего лейтенанта Михайлова в Заполярье, Шапиро-Дайховский напутствовал его лично: «В Мурманске — сплошная контрреволюция. Мурманск наводнен перебежчиками всех мастей и шпионами, а работы нет. Взяли секретаря Мурманского окружкома партии Абрамова, посадили, а показаний получить не могут!.. В Кировске на АНОФ-11[1] диверсия, а начальник РО самоустранился. Ничего, я с ним лично разберусь. Из девяти арестованных осужден — один! А? Ты слышишь, один! Для них что, закон не писан? Сказано: вести следствие упрощенными методами. Санкции на физические методы дознания даны! Что им еще надо!? Бездельники! Белоручки! Думают в своем медвежьем углу отсидеться?!» Натан Евнович говорил куда более колоритно, но, к сожалению, есть такие краски, какие не должны расцвечивать даже самое правдивое историческое повествование.