Став полицейским, я расследовала десятки совершенных в состоянии аффекта убийств. Это всегда было плохо, причем не только для убийцы и его жертвы, но и для их родных. Шок, обвинения себя и других, упреки, страх. Часто и я испытывала те же чувства, хотя изо всех сил старалась быть беспристрастной. А сейчас мне было плохо как никогда. Мне очень хотелось иметь в голове кнопку, нажав которую, можно было бы отключить все эмоции. И оставить только холодный разум, расследующий преступление.
— Еще про топор… Куда ты его положил, прикончив рыбу?
— Я сполоснул его в воде, чтобы смыть чешую, и положил справа на мостки. Там любой мог его спокойно взять. Если бы я отнес его обратно к сауне…
— «Если бы» не бывает. — Я произнесла это не слишком любезно. Затем сказала что-то про спешку и проводила Антти. У меня действительно не было времени, требовалось многое обдумать. Но одно стало очевидным: это было заранее обдуманное, предумышленное убийство, отнюдь не несчастный случай. Кто угодно мог запомнить, где лежит топор, и заманить туда Юкку. И если это были не Антти и не Мирья, то отпечатки пальцев этого человека отсутствовали. Их стерли намеренно. Видимо, убийца располагал временем, чтобы придумать, как ввести полицию в заблуждение.
4
Зыбь песков, лед под ногою…
Нам повезло, на Восточной трассе оказалось на удивление мало машин. Я была за рулем старой служебной «Лады», сидевшие сзади ребята из технического отдела лениво перебрасывались новостями. К счастью, мне удалось добиться разрешения взять их с собой, поскольку я надеялась, что смогу уже сегодня снять заграждение у коттеджа Пелтоненов.
На мосту Вуосаари стояла полицейская машина, контролируя скорость движения. Я ехала явно быстрее разрешенных шестидесяти километров в час, но совершенно спокойно проскочила мимо полицейского, смотревшего на меня с детским выражением лица. Казалось, прошла вечность с того времени, когда я работала в отделе транспортной полиции. Будто я сегодняшняя и та девушка шесть лет назад были совершенно разными людьми.
В уголовной полиции в некотором смысле было даже легче работать, чем в транспортной. Здесь работа не порождала моральных проблем. Расследование преступлений, поимка и наказание преступников — это имело смысл, было важно. В транспортной полиции я чувствовала себя воспитательницей детского сада, задерживая водителей за небольшое превышение скорости, легкое опьянение и штрафуя пенсионерок за езду на велосипеде без включенной фары.
Затем меня перевели в отдел социальной полиции. Я мечтала помогать людям и стремилась изменить мир к лучшему, но в результате ощутила полное бессилие и беспомощность. Один человек, даже с самыми чистыми помыслами, не может помочь бесчисленному потоку избитых детей, несовершеннолетних проституток и юных наркоманов. Еще в школьные годы я мечтала стать такой, как мать Тереза, отстаивая честь законов страны, но в конце концов поняла, что не могу, не справляюсь. Я слишком остро реагировала на происходящее вокруг меня и лишь позже поняла, что была слишком молода для этого потока преступного хаоса. Стремление заниматься юриспруденцией стало попыткой систематизировать полученную опытным путем информацию, желанием организовать свои мысли и поступки.