Н-на!
И тяжелый ППД летит ему в лицо.
Ошалевший или нет, а получить увесистой железякой в рыло немец не хочет. Отклониться он не успевает и поэтому инстинктивно вскидывает руки вверх, защищая свое лицо. По рукам он и получает. Тоже, надо сказать, не подарочек…
А вот я, успев подхватить с земли нож забитого прикладом солдата, наваливаюсь на офицера, выворачивая свободной рукой в сторону его пистолет.
Мы оба падаем на землю.
Немец что-то кричит, несколько раз бабахает вальтер.
Поздно!
Все уже для тебя поздно, обер-лейтенант!
Изо всех сил наваливаюсь на рукоятку ножа, загоняя его офицеру куда-то под ребро.
Он выгибается дугою, сучит ногами и пытается меня скинуть на землю. Наши глаза встречаются.
– Brenn in der Hölle, du Schweinehund![25]
Понял, свиная собака?! Гори в аду, сволочь!
Глаза его подергиваются какой-то дымкой, тело обмякает. Выдергиваю нож и не глядя бью его еще несколько раз.
Все… Теперь уже действительно – все.
Отваливаюсь в сторону и перевожу дух.
Немцы кончились? Не факт…
Подбираю пистолет офицера и сдергиваю с него ремень с кобурой. Магазин – сменить, патрон дослать. Подхватываю с земли ППД и забрасываю за плечо. А вот и автомат офицера! В сторонке валяется. Прихватим… лишним не станет.
Обхожу поляну и всаживаю по пуле во все тела фрицев, которые встречаются по дороге. Действительно парочка недобитых попалась. Впрочем, особого сопротивления они оказать не смогли – по причине полного беспамятства. Ничего, ребятки, вы партизан точно так же добивали, а долг платежом красен! Не знали? Это у нас пословица такая есть…
А вот теперь – уже все…
Сажусь на землю и машинально перезаряжаю свое оружие. У одного из убитых забираю второй вальтер и запасной магазин. Вешаю на пояс вторую кобуру и подсумки с автоматными магазинами. Выбираю себе автомат получше. Найти свою снайперку, – это удалось сделать только после долгих поисков. Попутно подбираю и тот самый ящик, из-за которого и начался весь сыр-бор. Он заперт, и я не знаю, как его открыть.
А потом…
Потом я долго таскаю тела погибших партизан и укладываю их в воронку от взрыва.
Лучшей братской могилы для них, пожалуй, и не придумать. Немцев оставляю валяться там, где их застала смерть. Хрен с вами, вы тут гости незваные. Отыскав в развалинах землянки доску, должно быть, от патронного ящика, присобачиваю ее к сосне. Огрызком карандаша, подобранного мною у кого-то из партизан, пишу на ней: «Двенадцать советских партизан, павших в борьбе с немецкими сволочами».
Так?
Правильно?
Писать их имена?
Пожалуй, не стоит, ведь сюда очень скоро заявятся и фрицы, по следам своих «охотничков». И имена на доске будут им только в помощь. Ничего, пока что жив и я, и я их помню. Не все, но тут уж ничего не поделаешь. Вот дойду до своих – там все и расскажу.