— Тебе, что неприятно?
— Что, ты? Просто неудобно как-то.
— Что неудобно? Меня трогать?
— Нет! Тебя трогать приятно, а вот сидеть так неудобно. Ноги затекли.
— Тогда ложись. Ложись со мной рядом.
И потянула меня за собой, повалила на себя. Я уже на ней. Она мягкая, теплая, нежная. Чувствую, что ее какая-то дрожь донимает.
— Ты, что? Почему ты дрожишь? Ты, что заболела?
— Да!
— А почему ты мне не сказала?
— Не могла. Не решалась.
— А сейчас?
— Сейчас да!
— Что, да?
— Да! Заболела я. Тобой заболела!
Вот тебе, раз! Это как? Уже догадываюсь, что не прошли даром годы нашего детства и шалостей. Но все равно, переспрашиваю ее, надеюсь на что-то другое.
— Как? Как ты заболела? Я ведь не болею, не заразная! Я…
Хотела ей сказать, но тут осеклась, так как она мою голову руками обхватила, к себе притянула, сжала лицо руками и вот…
— Ты, что? — Шепчу ей. — Нам же нельзя. Мы же уже взрослые девочки, женщины и потом, ведь мы с тобой одинаковые…
— Дай мне свои губы, глупенькая, это же так приятно! — Шепчет она и опять касается меня своими горячими, обжигающими губами.
У меня все сбивается в сознании. И то, что так нам нельзя, что так не должно быть, что это неправильно, но уже в голове какой-то винегрет, все перемешивается и то, что мне этого хочется, и то, что это запретно и еще то, что мне так хорошо.
— Господи! — Шепчу я. — Катя, остановись, нам же так нельзя, ну что же мы делаем?
А сама вдруг стала искать в темноте ее губы и касаюсь их, горячих, влажных, ощущая знакомый до боли, с самого детства, запах ее кожи, волос, еще чего-то острого, нежного, захватывающего. Особенно запомнила, какая у нее кожа на лице. Мягкая, нежная, ароматная и такая, словно кожицей прикрыта, чуть шершавой, как у персика.
Ее руки отпускают мое лицо и скользят по плечам, талии. Я вся задыхаюсь просто от этих ее рук, они у нее такие сильные и в то же время такие нежные. А потом даже вздрагиваю от того, что ее горячие руки обнимают, а потом прижимают и ложатся сверху на мою попу. И от того во мне поднимается что-то и я ощущаю, как ее руки, горячие, настойчивые сдавливают крепко сразу обе половинки моей попки и тянут, сжимают. На меня наваливается такое, что я не знаю, что это, от чего так хорошо, что делать? Но это так приятно! Мне так хорошо от ее рук. Потом отмечаю, как ее руки тянут, задирают, затаскивают, комкают край платья, а затем, ее пальцы залезают и тянут за резинку трусиков, которая оттянулась на бугорках, между булочками торчащей попки. Я хочу ей сказать, что так нельзя! Что нельзя трогать мою попку! А уже тем более, нельзя тянуть с меня трусики. Но я только дышу учащенно, не в силах совладать с соблазном этих волнующих ощущений, касаний, растягиваний, сжатий долек своей плоти ее руками. С ужасом, с захватывающим меня диким соблазном я жду, жду ее действий, обнажения. И теперь уже жду, ставшей вдруг обнаженной и беззащитной попкой. И вот! Вот ее руки!