— Почему! — Почти в один голос мы произносит с нашей училкой.
— Да потому, что они же бомжи! Понимаете! Бомжи! Они вообще среднего рода и у них ничего не стоит! Это понятно?
Я даже переглянулась с ними. О чем это она, думаю я, причем здесь это и что должно стоять?
— Что, среднего рода и почему кто-то должен стоять, где? Знаешь, Катя! Ты хоть и считаешь меня глупой, но я тебя не понимаю!
— Правильно! Ты и не можешь понять. Ну, ладно, не обижайтесь. А все дело-то в тех самых, кто среднего рода. Все дело в них, самих, бомжах этих. Вы, что же думаете, что они мужики, мужчины, и что у них после этой жизни на свалках, да с пьянками и куревом, после их полуголодного существования все так и встанет?
— А, это. — Догадываюсь я. — Ты думаешь, что они не смогли бы даже со мной ничего сделать?
— Нет, сделать-то они что-то и смогли бы, но только не смогли бы из тебя сделать настоящую женщину.
Я ничего не понимаю и с обидой ей.
— Как это, настоящую? Это еще почему?
— Да потому, что ты еще девочка! Вот почему!
Мне так обидно стало, что я встала и уже со слезами на глазах хотела ей сказать все, что о ней думаю, но тут вмешалась Саша.
— Сядь! Сядь и успокойся! Что ты взъерошилась, и губки сразу надула? Радуйся, что все так счастливо закончилось. Видишь, какая ты! Можно подумать, что ты обиделась от того, что и в этот раз не стала настоящей женщиной. Видимо, точно, ничего ты так и не поняла.
— А ты, что? Ты уже все поняла, потому, что ты, уже женщина? — Это я ей теперь с обидой, на ее колкие упреки, о моей тугодумке.
— А разве это преступление, быть женщиной? Или я должна в свои двадцать четыре года оставаться такой, как ты? — Ну не кипятись, сядь, я все тебе поясню, слушай, Катя права!
Я с возмущением и полным не пониманием сажусь, стараясь не смотреть на обеих. Мне так обидно! А училка говорит.
— Ты, ведь не знаешь, какая самая главная проблема у женщины. Ты, не можешь даже знать об этом, потому, что ты все еще девочка. Понятно?
Я сижу и молчу, дуюсь и пока ничего не понимаю. Какая такая еще главная проблема у женщин? Ничего не понимаю!
— Ну, и какая?
— А такая. Что сначала они от нас этого добиваются и всячески уговаривают с ними переспать и мы, в конце-то, концов, может и уступаем, и при этом надеемся на получения удовлетворения, а когда мы уже настроились и готовы их принять, вдруг у них обнаруживается это.
— Что, что у них обнаруживается?
— Да в том-то и оно, что ничего не обнаруживается. Вот что!
— В каком это смысле, ничего?
Встревает Катька и опять мне свою руку в изгибе показывает.
— Вот, какая должна быть у них эта штука! А у них вот. — И она показывает указательный пальчик, который согнула и им слегка помахивает. — Поняла?