Рассвет был каким-то тусклым и как нельзя лучше соответствовал мрачному настроению Киллорана.
Наверху мирно спала Эмма, разметав по подушке рыжие локоны. Граф снова и снова пытался убедить себя в том, что ему это безразлично, однако что толку обманывать себя самого?..
Он мог спать всего несколько часов в сутки, и те не всегда были спокойными. Ночью к Киллорану возвращалось прошлое. Ему снилось все то, что он давно изгнал из своей жизни. Граф ненавидел эти образы былого, которые обступали его со всех сторон во время сна.
Вчера вечером все сложилось как нельзя лучше. Даже странно, что он не испытывал при этом тех ощущений, на которые можно было надеяться. Реакция Дарнли на появление в его доме Эммы оказалась более чем многообещающей. Если уж на то пошло, сама внешность этой высокой рыжеволосой девушки стала для него залогом успеха, и Киллоран не преминул воспользоваться этим.
Он вспомнил, как рухнул к ногам Эммы Дарнли, и мимолетно улыбнулся. Конечно, ему бы не стоило труда вообще свернуть мерзавцу в эту минуту шею, но сие было бы слишком просто. Правда, пришлось вспомнить о том, что его самообладание уже стало легендой… В то мгновение оно очень понадобилось — холодная, мрачная ненависть, копившаяся на протяжении десяти лет, готова была прорваться наружу. А когда Киллоран увидел, как его злейший враг накинулся на Эмму, ему чуть не изменил рассудок.
Пожалуй, именно это больше всего и обеспокоило графа. Он полагал, что умеет управлять своими чувствами так хорошо, что окружающие думали, будто эти самые чувства ему вообще неведомы, а слабостей у Киллорана нет ни одной. Так оно и было, и единственное, что его еще радовало, — это предвкушение не слишком скучного вечера, проведенного в собственном доме, да мысли о скорой смерти Джаспера Дарнли. А тут вдруг вновь вскипели желания совсем другого рода, и посильнее, чем за все предыдущие годы. Киллорану это решительно не нравилось.
Сейчас он думал о том, что это не нравится и Эмме. В карете, когда они ехали домой, граф явственно ощущал ее враждебность, и сие было крайне возбуждающим. Такими же возбуждающими стали и воспоминания об опере. Сейчас он, как наяву, видел перед собой сияющее от удовольствия лицо Эммы. Киллорану захотелось прикоснуться к ее волосам, прижать девушку к себе, поцеловать. Разумеется, она стала бы сопротивляться, и в этом тоже была своя прелесть.
Интересно и другое: сколько времени потребуется для того, чтобы Эмма поддалась соблазну? Какие звуки слетят с ее прелестных губ в тот момент, когда с нее упадет черное шелковое платье, а следом корсет и все остальное? А после того, как он возьмет ее в порыве страсти?