Теперь к громаде таланта прибавилась нравственная требовательность и мудрость. Она помогла «раскрыть перед вами весь внутренний мир человека».
И только в своем собственном внутреннем мире актрисе было не разобраться.
Иначе несчастье не обрушилось бы на нее так внезапно.
Ее несло на волне успеха.
Она была победительницей. Ей удалось победить зрителей, критиков двух столиц, собственную депрессию. Она победила болезни, душевный спад, многие из своих творческих слабостей. Ей нужен был отдых.
После конца сезона 1880/81 года, очень насыщенного и щедрого к ней, она уехала с сыном в Ялту.
Дачу ей сняли друзья у самого моря. Дом был белый, с огромным висячим балконом, и выстроен так, как будто он сам собой вырастал из горы. Даже в жару на балконе не жгло солнце. Он со всех сторон обдувался ветрами.
Узенькая каменистая тропка вела к дощатым мосткам. Их прилепили у самой кромки воды. Они были сырые, неплотные, с бледной и влажной прозеленью. Стрепетова сидела на них часами.
Море никогда ей не надоедало. В его обволакивающем прохладном тепле, в его тишине, полной звуков, она всегда находила новое. Пока Вися, или Виссарик, как она еще его называла, плескался рядом, она погружалась в бездумье.
Но иногда она корила себя за несправедливость. За Машу, которой занималась так мало. За то, что она не может заставить себя любить ее хоть вполовину того, как любит сына.
Может быть, потому, что с ней связаны горькие дни со Стрельским? Но девочка в этом не виновата и плохо, что ее нет здесь, и вообще давно пора бы забрать ее у стареющей бабки и держать при себе, воспитывать, как она воспитывает сына.
Что делать, если она никогда не могла быть неискренней? Она и в письмах писала, что ей надо думать о будущем сына, об его образовании. Как будто дочери у нее вовсе и не было.
Она понимала, что это нехорошо, но ничего не могла изменить. Сын был частью ее и Писарева. Единственного человека, которому она так много прощала. И которого не переставала любить.
Он должен был скоро приехать. Сбыть, наконец, это проклятое Кипелово, привести в порядок московские дела и приехать. Фактически они так и не отдыхали вместе. Их вечно разводили какие-то обязательства, а последние годы — имение, съевшее деньги и независимость. В Ялте они будут втроем и никаких обременительных забот, только отдых.
Но Писарев все почему-то не ехал. И это мешало покою.
Оказывается, в антрепризе Бренко, несмотря на большой успех, что-то не ладилось. Огромные денежные вложения таяли. Поступлений не хватало и на насущные нужды. Писарев опасался за само существование театра. Его увлекла идея создания еще одного театра. Он писал Стрепетовой, что должны быть одновременно открыты «два театра, один в Москве, другой в Петербурге». Он мечтает об «огромной и очень сильной труппе», о параллельных представлениях в двух столицах. «Вообще задачи крайне грандиозные, — пишет он, — и главным образом успех основан на моем участии».