Правительство Александра II, гуманиста и либерала, прославляло как высший акт милосердия данную народу волю. Но с каждым защитником воли расправлялись решительно и сурово.
Год реформы ознаменован арестами и ссылками. В кандалах совершают свой путь на каторгу представители демократической интеллигенции Обручев и Михайлов. Через год, вслед за ними, в самые гиблые места Сибири высылают и Чернышевского. Цензурный гнет, внезапные обыски, быстрые и неправые суды, тюремное заточение и каторга становятся неотъемлемой частью повседневного обихода.
И все-таки шаг сделан. Общественное движение вышло из берегов и ринулось наперерез тщательно охраняемому государственному порядку. Голос революционных демократов не умолкает, несмотря на прямую опасность. Даже министр внутренних дел Валуев говорит, что Россия «молчать по-прежнему… уже не способна». И закованные в кандалы народно-освободительные идеи продолжают борьбу. Борьба проникает и в искусство.
Шумный скандал вызван уходом группы молодых из цитадели охранительного искусства — императорской Академии художеств. Передвижная выставка, которую они готовили в деревянном флигеле дома на Васильевском острове, была прямым вызовом величавому и спокойному академизму. Под олимпийцем Брюлловым явно трещал пьедестал.
Дерзко ворвалась в музыку «Могучая кучка». Даже на императорскую санкт-петербургскую сцену проникли тулупы и сарафаны, и в отделанном золотом парадном зрительном зале, по выражению аристократического директора театра, «запахло мякиной».
Впрочем, театр оставался самым консервативным из всех искусств. Тенденция к официальной благонамеренности и умилительному благополучию сказывалась на театре особенно явно. Самое наглядное из искусств, самое произносимое и доступное, искусство театра не могло укрыться за вольно трактуемыми недомолвками живописи или за многозначностью содержания музыки. Театральное произведение «прочитывалось» каждым чиновником, и каждый был вправе обнаружить недопустимые вольности.
Идеал театральных попечителей наиболее точно сформулировал герой Салтыкова-Щедрина князь Лев Михайлович в предложенном им проекте «настоящей» комедии.
В ту самую минуту, говорил он, когда взяточник снимает с бедняка последний кафтан, «из задней декорации вдруг появляется рука, которая берет взяточника за волосы и поднимает наверх… В этом месте занавес опускается», и зритель, увидев законное торжество справедливости, «выходит из театра успокоенный и не застегивает даже своего пальто…»
При всем сарказме великого сатирика, проект, составленный его князем, был не так уж далек от реального содержания комедий, распространяемых и поощряемых театральным начальством. Кроткое умиление перед действительностью было самым желанным мотивом произведений, хоть сколько-нибудь перекликающихся с темами современной жизни. Один из реакционных критиков не стеснялся советовать художникам изображать Русь в «ясных картинах безмятежного счастья».