— Можете занять свои места! Начинайте пиршество! — крикнул он и наклонился к Вителлию, едва раздались звуки музыки. — Мой друг, займи место рядом. Ты сегодня доказал свою преданность.
— Я так спешил из далекой Сирии выразить тебе, цезарь, свое почтение, что даже мои повозки с одеждой отстали где-то на Аппиевой дороге под Капуей, — опустив хитрые глаза, молвил Луций, — и дом оказался не готов к моему возвращению.
— Пустяки, мой друг! С сегодняшнего дня ты можешь жить во дворце, сколько пожелаешь! — громко сказал Калигула и, склонившись к Вителлию, добавил: — Твой сын тоже завоевал мое расположение. Он любит скачки едва ли не больше меня. Я даже простил ему то, что он собирался жениться на моей жене, когда Тиберий хотел нас развести. Всем кружила головы моя несравненная красавица! — Гай всхлипнул и поспешно отпил вина. — Но потом Авл доказал нам свою преданность. Признаться, он единственный, кто не отвернулся от меня на Капри, когда Тиберий вздумал вычеркнуть меня из завещания. Это было нелегкое время, но Тиберий поплатился за все.
— Я благодарен тебе, Гай Цезарь, за оказанную милость мне и моему сыну, — целуя императорскую руку, произнес Луций. — Кажется, твой тесть что-то собирается сказать, но не решается прервать нашу беседу.
Гай глянул на Силана, который стоял с чашей в руках, и махнул ему рукой.
— Да будет здравствовать вовеки наш милостивый император! Цезарь Добрый, Отец Армий и, наконец, Отец Отечества. Я хочу совершить возлияние в честь Гая Цезаря, что взял на себя столь важные обязательства пред сенатом и народом римским, от которых отказывались даже старцы на склоне лет!
Калигула побагровел, уязвленный столь явной насмешкой. Гости переглядывались, удивляясь откровенной наглости Силана. Как можно укорять императора в том, что возраст его юн? И в том, что он принял заслуженные почести от сената?
— Я делаю все во имя Римской империи, — кашлянув, ответил Калигула. Зеленые глаза его метали молнии. — Я лишь слуга своему Отечеству. И не тебе, вернувшемуся из ссылки и осыпанному незаслуженными милостями от Тиберия, попрекать меня! Как принцепс сената римского, я отказываю тебе в привилегии высказывания первым своего мнения в сенате. Я сказал!
Сокрушенный Силан сел, сопровождаемый неодобрительным гулом присутствующих. Юний корил себя, что не сдержал ненависти к убийце дочери. Последняя фраза вырвалась случайно. Марк поднял голову и встретился глазами с Макроном. Беспомощное сочувствие выражал взгляд друга и запоздалый укор.
На сцене появились актеры, и взоры гостей устремились на любимцев Рима Мнестера и Аппелеса. Калигула наклонился к префекту претория.