Однако, к его удивлению, Калигула встретил его приветливо, запретил падать ниц, и дружески обняв. Макрон чуть не прослезился.
— Ох, как надоели мне эти прилипалы! — принялся жаловаться Гай. — Покоя от них нет, я уже забыл, когда оставался наедине сам с собой. Едва опускается полог, как с Олимпа ко мне спускается поболтать то сам Юпитер, то Марс, то, — он захихикал, — прекрасная Венера. Она влюблена в меня до безумия и грозится отравить мою Друзиллу из ревности. Но я пожаловался Юпитеру, и он усмирил свою дочку. Она теперь будет навещать меня в свой день и в день Селены[1].
Макрон выслушал эту речь, отвесив челюсть. В голове его билась мысль о том, что Калигула сумасшедший, и неужели никто этого не замечает? В душу к нему вдруг закралось подозрение: а не проверка ли это?
— Мой цезарь, — осипшим голосом начал префект претория, — я приехал поблагодарить тебя за новую должность. Но скажи мне, не охладел ли ты ко мне в своей дружбе? Не отсылаешь ли с глаз долой?
Калигула ухмыльнулся:
— Нет, конечно, ну что за глупости ты говоришь? Это назначение — знак наивысшего доверия к тебе римского бога. Я вот только еще не подобрал тебе достойную замену на посту префекта претория. А сейчас нам пора проститься, Невий Серторий, новый наместник Египта, мне надо поговорить со своей женой.
— Же…женой? — запнулся Макрон.
— О да, мой друг! Ты, кстати, пока здесь, можешь сказать ей тоже несколько слов перед расставанием с Римом.
Калигула отошел в сторону и откинул узкий занавес, прикрывавший стенную нишу. Макрон не смог сдержать стон. На него смотрела темноликая Юния. Префект претория резко повернулся и выбежал вон, остановившись лишь на выходе перевести дух. Сердце колотилось так бешено, что грозило вырваться наружу, пробив ребра и кирасу.
«Нам не измерить глубину его горя», — подумалось ему, и он продолжил свой бег.
Ирод Агриппа уже который час сидел в раздумье. Вокруг роскошного ложа с тяжелым расшитым балдахином под легкую мелодию кружились танцовщицы. Но Ирод не замечал ни сладострастных движений, ни пышных форм девушек.
Пришедшая вместе с караваном нежданная забота ввергла его в невеселые думы. Погонщики сообщили страже, что подобрали в пути юношу, умиравшего от жажды посреди дороги, который, едва придя в себя, объявил, что к тетрарху у него важное дело. Если бы не сослался юноша на столь дорогое Ироду имя, он бы и слушать не стал неизвестного юнца. Но имя Павла Фабия Персика распахнуло перед путником массивные ворота дворца.
Вошла Киприда. Увидев, что муж ее чем-то озабочен, она присела к нему на ложе, взмахом руки прогнала прочь девушек и ласково коснулась нахмуренного чела Ирода.