Правда надо признать, что и мы потеряли двенадцать человек погибшими (четверо у нашей группы, пятеро у Онищуко-абдиевцев и трое у Эрисханова), ну и раненных человек пятнадцать, из них пятеро тяжело. Зато нами убито 113 немцев, 15 полицаев, и 25 захвачено в плен.
Пока я занимался хозяйственными нуждами (крысятничал с бойцами) жители Городка1, под руководством товарища красного партизана Ильиных, построили уютную четырехзвездочную виселицу для ренегаДов и просто гадов. Еще они успели провести блитц-суд, и вынести приговоры, коменданту, его помощнику гауптману, бургомистру Яковенко и начальнику полиции Остащуку. Тут и пригодились наши дощечки с лейблами "предатель", нам не жалко мы и на немчиков их навесили, правда, дощечек у нас было пять, а приговоренных, четыре, дощечку притырили, на время. На показательное выступление, на бенефис немецко предательской головки Города, пригласили и меня. Все четверо виновников торжества, авторитеты гитлеровски-коллаборационистского ОПГ стояли у виселицы, с разной степенью разукрашенности морд лица, в ожидании прыжка на небо, а на шеях красиво офомленные лейблы. Первый секретарь зачитывал приговор, для экономии времени объединив все четыре приговора в один оптовый.
— Исходя из всего выше следующего, районный комитет партии Города, приговаривает бывшего коменданта Городка1 майора Тодта, помощника коменданта гауптмана Дюрера, начальника полиции Остащука и бургомистра Яковенко, к смертной казни через повешение, присутствующих жителей города и бойцов ДОН-16 прошу проголосовать, кто за? — ораторствовал Ильиных.
Вверх взметнулось рук, больше чем было людей, потому что многие подняли обе руки.
— Кто против?
Вверх не поднялось ни одной конечности.
— Кто воздержался?
Результат тот же.
Единогласным постановлением народного собрания Городка1, вы Тодт, вы Дюрер, вы Остащук, и ты сука Яковенко, будете прямо сейчас повешены.
Двое из жителей города, по одному отвели, каждого приговоренного к виселице, и взгромоздив на длинную четырехместную скамью возвели, скажем, на эшафот. Вся площадь затаила дыхание, давно уже в Городе никого не вешали, даже в польские времена (до 1940 года). Арсений Никифорович лично толкнул ногой скамью, и немцы и их соплевытиратели зашевелились в последнем танце.
А народ закричал:
— Ура, смерть захватчикам. — Правда вразнобой, и местами слово "захватчики" люди заменили, на разнообразные синонимы, местами не совсем парламентские, а местами вообще русско-белорусским матом-перематом.
Потом начался, как говаривал Булгаков, "байрам огромных размеров", то есть люди праздновали временное (все-таки на дворе не май 45, а июнь 41) унижение немецкого крысиного гитлеризма. На площади даже сбацали тусовку типа первомайской демонстрации, кричали слава великому Сталину, и т. д. Затем нас пригласили на обед, организованный местным женским полом, при активном содействии словом самого первого секретаря. Из наготовленных женщинами кулешей и каких-то других местных блюдей заслали доляну и пацанам на постах, и на север, и на юг, и на "эрисхановку". Короче дым коромыслом, пар веслом, жрачка центнерами, вино и самогон конечно декалитрами.