Но аспект-император уже заговорил, и голос его был таким свободным, таким простым и очевидным, что сердце юного короля Сакарпа переполнилось благодарностью. Бесконечно близкий голос, не до конца забытый, наконец явившийся сюда, чтобы облегчить тревожные часы, вылечить истерзанное сердце. Сорвил не понимал ни единого слова, а Эскелес сидел размякший и потрясенный, и видно было по нему, что благоговение его столь велико, что ему не до перевода. Но голос — какой голос! Он говорил многим и при этом обращался лишь к нему, к нему одному, только к Сорвилу, одному из сотен, из тысяч! «Ты, — шептал он. — Лишь ты…» Материнский нагоняй, от нежной любви выливающийся в смех. Суровый отцовский разговор, смягченный слезами гордости.
А потом, когда эта музыка уже целиком захватила его, в нее ворвались громогласным хором военачальники Воинства. И Сорвил вдруг осознал, что понимает слова, ибо они были первое, чему научил его Эскелес из шейского: Храмовая молитва…
Всеблагий Бог Богов,
Сущий среди нас,
Благословенны все имена твои…
На протяжении всей декламации голос Анасуримбора продолжал выделяться отчетливо, как струйка молока в медленно помешиваемой воде. Сорвил кусал себе губы, чтобы не дрожали, старался сохранять твердость, сопротивляясь единому накалу голосов — непреодолимому порыву присоединиться к молитве. В этот момент он понял, что это такое — смотреть прямо, когда все прочие благоговейно опустили лица. Неуверенно шарили в пространстве неосуществленные ожидания, смутные и отдающие неприятным холодком. Охватывало неприятное чувство, что он выказывает открытое пренебрежение к остальным, как если бы он, бодрствующий, имел наглость красться через дом, где все спят. Он обменялся взглядами с Цоронгой и заметил в его глазах тот же, что и у него самого, только более резкий недоуменный протест.
Здесь они казались посмешищем, и не потому, что осмеливались стоять, когда все преклонили колена; посмешищем становишься, когда в тебе видят посмешище все окружающие.
Хор умолк, оставив после себя звенящую тишину.
Со склоненной под тяжестью золотого нимба головой, аспект-император парил в сиянии медового света.
— Ишма тха серара! — выкрикнул в темные закоулки парусины один из наскенти, на фоне своего хозяина казавшийся невзрачным черным силуэтом. — Ишма тха…
— Поднимите лица, — еле слышно прошипел Эскелес, вспомнив о своих обязанностях переводчика. — Поднимите лица навстречу взгляду нашего всеблагого аспект-императора.
— Что значит… — начал было Сорвил, но предостерегающая искорка в глазах колдуна заставила его замолчать. Нахмурясь, Эскелес кивнул в сторону аспект-императора. «Туда…» — было написано у него на лице.