— Импалпотас… — повторил аспект-император.
Мужчина улыбнулся, как сладострастник, которого застукали за домогательством дочери его друга — это выражение лица показалось сейчас Сорвилу настолько неуместным, что у него екнуло в животе, как будто он прыгнул вниз со скалы.
Импалпотас выпрыгнул — нет, сорвался с галереи и выхватил меч, который заблестел в божественном свете. В промежутке его встретил резкий голос, произнесший слово, морозом пробежавшее по коже у всех присутствующих. Пронзительный и обжигающий свет залил шатер до самых швов. Сорвил, заморгав от ослепительного блеска, увидел, что шайгекец висит в воздухе перед Анасуримбором, очерченный письменами из ослепительно светящихся линий. Меч выпал из безвольных пальцев Импалпотаса и теперь стоял между колен конрийца в нижнем ряду, пройдя через ковер и вонзившись в землю на глубину ладони.
Собрание охватило шумное волнение. Подобно огню в пустыне, гнев перепрыгивал с одного лица на другое, ярость была дикой, уже нечеловеческой. Заросшие бородами рты были отворены в безумных криках. На всех галереях потрясали мечами, так что, казалось, это шатаются зубы на исполинских челюстях.
Голос Анасуримбора не перекрыл шум, а срезал его — гомон опал, как пшеничный колос под серпом.
— Ириши хум макар, — произнес аспект-император, продолжая внимательно изучать сидящих перед ним. Он оставался неподвижен. Двигались только его губы и язык.
Потрясенный и заикающийся голос Эскелеса отстал с переводом на несколько секунд:
— В-вы видите перед собой врага.
Убийца-шайгекец облетел аспект-императора кругом и теперь парил позади его увенчанной нимбом головы, похожей на яркий маяк. Отсвет играл на его коже и одежде, руки и ноги раскинулись. Он висел в пространстве живой иллюстрацией к словам Анасуримбора и переворачивался, как подброшенная монетка. Дышал он тяжело, так дышит попавшее в силки животное, но паники в его глазах не было — ничего, кроме пылающей ненависти и насмешки. Сорвил заметил, как штаны у шайгекца топорщатся от восставшего фаллоса, перевел взгляд на окутанное колдовскими символами лицо, но испытал лишь еще большее отвращение…
Ибо лицо смялось вокруг невидимых провалов, потом открылось, расступилось в стороны, как будто кто-то развел переплетенные пальцы. Суставы были вывернуты назад и наружу, и под ними показались глаза, которые не смеялись и не ненавидели, а лишь смотрели поверх блестящей вялой плоти без костей.
— Ришра мей, — голос аспект-императора прозвучал как удар грома, обернутый в шелк.
— Я вижу… — срывающимся голосом забормотал Эскелес. — Вижу матерей, которые воздевают пред слепыми очами богов своих мертворожденных младенцев. Смерть рождения — я вижу! Глаза мои древни и предсказаны в пророчестве. Вижу, как горят высокие башни, как страдают невинные, как несметным числом надвигаются шранки. Я вижу мир, закрытый от неба!