— Забирай мула. Он мой, никто искать не станет.
Джордано так и не снял маску.
Я едва не задохнулась от благодарности.
— Джордано, столько лет прошло. Я думала, ты умер.
Сухое карканье наверняка означало смех.
— Меня голыми руками не возьмешь! Теперь-то уедешь?
— Погоди! — попросила я, дрожа от страха и волнения. — Я так долго тебя искала! Что стало с нашей труппой? С Жанеттой, с Габриэлем, с…
— Рассказывать нет времени. С тобой це́лую ночь проговоришь, а вопросы не кончатся.
— Тогда спрошу только об одном. — Я сжала его руку. — Ответь, и я уеду.
Джордано кивнул. В носатой маске он напоминал огромного мрачного ворона.
— Да, — наконец выдавил он. — Изабелла…
Я тотчас поняла, что моей матери нет в живых. Все эти годы я хранила ее образ в сердце, точно медальон на груди, — ее горделивую стать, ее улыбку, ее песни и заклинания. Она умерла во Фландрии, по словам Джордано, совершенно нелепо, от чумы. Теперь у меня остались только сны и обрывки воспоминаний.
— Ты был рядом? — спросила я дрогнувшим голосом.
— А сама как думаешь?
За хриплым дыханием Джордано мне послышался шепот матери: «Люби редко, но метко». Теперь я понимала, почему старик следил за мной, почему рисковал ради меня жизнью, почему сейчас не смотрел в глаза и не снимал длинноносую маску.
— Сними маску, Джордано! Прежде чем простимся, хочу на тебя посмотреть.
В лунном свете он казался древним стариком с ввалившимися глазами. Да это не лицо, а снова маска, трагичная от натужной улыбки и безглазая. Слезы текли из глазниц в глубокие складки по обеим сторонам рта. Я хотела обнять Джордано, но он отпрянул. Ласку он терпеть не мог.
— Прощай, Жюльетта! Уезжай отсюда поскорее. — Вот он, голос прежнего Джордано, строгий, источающий мудрость. — Спутников своих не ищи, так лучше им и тебе самой. Понадобится — продай мула. Для переездов выбирай ночи.
Я все равно обняла Джордано и, не ожидая ответа, поцеловала в лоб. Его одежда, как раньше, пахла серой, специями, химикалиями. Сердце сдавила тоска. Мой старый учитель содрогался всем телом. Отстранился он резко, почти зло.
— Каждая секунда на вес золота, — напомнил он прерывающимся голосом. — Уезжай, Жюльетта!
В устах Джордано мое имя звучало как скупая ласка.
— А ты? С тобой что будет?
Джордано слабо улыбнулся и покачал головой, как всегда, когда я, по его мнению, болтала ерунду.
— Ради тебя больше грешить не стану! Неужели забыла, что в шабат я сиднем сижу?
Джордано помог мне забраться на мула и хлестнул его по бокам. Мул бодро зацокал по утоптанной земле. До сих пор помню лицо Джордано в холодном свете луны, его тихое «прощай!», поступь мула по лесной тропке, запах пепла и последнее «шалом!». Казалось, голос Джордано доносится из моего тринадцатилетия, казалось, по пятам за мной следует моя совесть, аки глас Божий с горы.