Сделать безграничное постижимым — это самая благородная задача любого искусства. Видимое будет подобием невидимого: лист дерева в голубизне полудня, парящая птица в вечерней заре, одинокий парус на горизонте — они будут перенесены только благодаря безмерному, как свободно парящий в пространстве звук, как свирель в «Тристане» несет тишина северной морской уединенности. Там несущим является она — без вызывающей ее флейты непостижимая — тишина. Флейта не убивает ее, она заставляет ее звучать. Вся культура, вся высокая музыка возникает из такой тишины. То, что сегодня так называется, это как раз бунт против этого. Боятся тишины, как боятся почтения, доброты, веселья, глубина пространства.
Когда такого рода «художественные проявления» у нас пресекли, то воспрепятствовали этим только симптому и абсолютно бесполезно подлили масла в огонь. Запретами ни одного демона не усмирить. Мы должны обратить внимание, чтобы шум, пустота и безобразность не воцарились за нами тоже. Неужели мы едем верхом здесь для того, чтобы после нас никто больше не смог ездить верхом? Парусник исчез с морей, самое прекрасное, что когда-нибудь сотворила человеческая рука. Должны ли теперь также исчезнуть лошади с наших улиц, ласточки из воздуха, дичь из лесов? Мы отвечаем и за природу тоже «И обладайте землею!» Как никакое иное ввело нас в заблуждение это слово. В священных книгах индусов, китайцев, майя не говорится об этом. Также древние греки и германцы не знали этого. Только Народам Книги это стало привилегией, дающей право делать деньги из всего, также из осквернения ландшафта, также из мучений животных. Не лучше ли было, если бы было сказано «Не обладайте землею!»? Или с достоинством человечества все же совместимо то, что сегодня происходит хотя бы только на наших бойнях.
— Это несовместимо, — ответил скачущий в середине. — Пока эгоистичная рука проливает кровь животных, кровь людей тоже будет течь, так как и то и другое нарушает одну и ту же божественную заповедь, которую можно перечитать в священных книгах востока, но давно упраздненную, к сожалению, в священных книгах запада.
— Между прочим, — заметил всадник на рыжей лошади, — это позор для нашей якобы так любящей животных расы. Не поспособствуем ли и мы тоже невольно злодеянию, не пробьем ли новые бреши для зла по всему миру?
— Если мы проиграем, — заметил офицер в середине, — это наверняка случится. Мы вызвали дьявола и еще могли бы подлежать ему самому как победитель. Какая польза одному, если он завоюет весь мир, но от этого пострадает его душа? Безобразно не только, что оскорбляет глаза и уши. Где внешние размеры не сходятся, также не сойдутся и внутренние. Если уже все Зло этого мира марширует против нас — мы остерегаемся, чтобы оно не маршировало также и с нами! Это предпочитают обе стороны. В 1914 это еще раз не удалось ему — вся ложь оставалась тогда на стороне других. Если, однако, это зло владеет обоими, другими и нами, то победа зла будет однозначна, и мы также призвали бы тогда апокалипсических всадников с небес на землю.