— Пожалуй, не изменит. Я слышал, как она несколько раз повторила, что приедет. Хотя она и не привыкла к поступкам дяди Кэ-аня и дяди Кэ-дина, но все это продолжается уже больше года, и она стала относиться к их делам равнодушно, — сказал Цзюе-минь.
— Честно говоря, у нас в доме творится что-то невообразимое, — вздохнул Цзюе-синь. — Не знаю, что будет дальше, если сейчас во время траура заводят наложниц, рожают детей, и даже дядя Кэ-мин не может помешать этому.
— А ты все еще надеешься на что-то хорошее? — с раздражением спросил Цзюе-минь, криво усмехаясь; он хотел было сказать, что, мол, «только ты и считаешься с мнением дяди Кэ-мина», но вовремя удержался и поспешно переменил тему разговора. — Пойду в сад, позанимаюсь.
— Ты что, даже в праздник собираешься заниматься? — удивился Цзюе-синь.
— А мне все равно — праздник или нет, — бросил тот, надменно улыбаясь, и подумал: «Посмотрим, кто добьется большего: я или они».
— Ты — молодец. Да и все вы — молодцы, — с невольной завистью в голосе сказал Цзюе-синь.
— Ты о чем? — не понял Цзюе-минь, но, встретившись взглядом с глазами брата, почувствовал, что догадывается о его состоянии, и заботливо произнес: — Смотри, как всем сегодня весело. Зачем же ты терзаешь себя? Ты слишком много думаешь.
— Да меня сегодня ничего особенно не печалит, — уклончиво ответил Цзюе-синь.
— Зачем же ты стоишь здесь один? — допытывался брат.
— Сейчас пойду, — последовал короткий ответ.
Цзюе-минь понял, что следует прекратить расспросы, и предложил:
— Пойдем вместе. Я зайду к тебе на минутку.
Цзюе-синь молча последовал за братом в свою комнату. Он раздвинул дверные занавески и сразу же увидел, что на столе стоит ваза с только что сорванными цветами граната.
— Гранат? Откуда они у тебя? Не у ворот сорвал? — восхищенно воскликнул Цзюе-минь, который очень любил эти огненно-красные цветы.
Но Цзюе-синь не знал, что и думать: ведь совсем недавно он видел эту пустую вазу в одной из комнат дома! Он и представить себе не мог, что теперь она окажется у него на столе, да еще с цветами! Первая его мысль была о Хэ-сао, но он тут же понял, что заблуждается: цветы были те самые, которые он только что видел. Из густой зелени листьев выглядывали красные бутоны, они были такими яркими, что резали глаза. Комната сразу показалась ему светлее, а в душу словно пахнуло свежим ветром; растроганный, он улыбнулся, и в голосе его зазвенели теплые нотки:
— Я и сам не знаю, откуда они. Подожди, спросим у Хэ-сао.
Он, конечно, уже понял, кто поставил ему цветы, и лишь не хотел говорить об этом. Пусть это пустяк, но за этим пустяком он чувствовал доброту и симпатию. Быстрыми шагами подойдя к столу, он осторожно придвинул вазу к себе и задумчиво смотрел на багровые лепестки.