Братья шагали молча, чувствуя, каким тяжелым стало в их руках тело Шу-чжэнь. Это сделали любовь и страдание. Слабое, худенькое тело вдруг стало невыносимо тяжелым грузом, который лежал не только на руках, но и на сердце каждого из братьев. Как могли они снять этот груз с сердца, если над головой у них было только темное, беспредельное небо, а сзади — группа неясных перешептывающихся теней? Какой-то беспокойный голос роптал в Цзюе-мине: «Почему мы живы, все живы, а именно тебе суждено было умереть? Почему мы заставили тебя ступить на этот путь? Ведь ты никогда никому не причинила вреда!» Но теперь все это было лишнее. Ее пухлые губы не издадут уже ни одного звука, ни одной жалобы. Цзюе-минь взглянул на небо: оно было все таким же беспредельным, все таким же темным; звезды, усеявшие его, не сделали его светлее. Все так же указывала на север крайняя звезда Большой Медведицы, все так же сияла Полярная звезда. Они десятки тысяч лет наблюдали человеческую жизнь, но сейчас и они не сумеют дать ему ответ… Хорошо, что никто не видел ужасного выражения лица Цзюе-миня в эту минуту мрачной безнадежности!
Они вошли в комнату Шу-чжэнь, где Чунь-лань уже зажгла лампу, а служанки успели снять полог с кровати Шу-чжэнь. В комнате ничего не изменилось, по-прежнему на письменном столе лежала недоконченная вышивка Шу-чжэнь. Цзюе-синь и Цзюе-минь осторожно положили Шу-чжэнь на постель, так что голова ее спокойно улеглась на белоснежную подушку, и накрыли тело простыней. Вытащив платок, Цзюе-синь вытер с лица сестры воду и следы крови. Она казалась спящей, но сон, по-видимому, ей снился печальный. Как только братья отошли от кровати, к ней, сама не своя, бросилась госпожа Шэнь, сдернула простыню и, припав к холодному и мокрому телу дочери, жалобно, по-детски заплакала. Чунь-лань упала на колени перед кроватью и тоже зарыдала, приникнув головой к ногам своей барышни.
В комнате было полно народу, но громко плакали только двое — хозяйка и служанка. Видя, что Цзюе-синь прислонился к письменному столу и не собирается уходить, Цзюе-минь потянул его за рукав и шепотом позвал:
— Пойдем.
Они вышли, но не успели спуститься по ступенькам, как подошел поваренок:
— Барин Цзюе-синь, истопник ждет на чай. Вы уж скажите госпоже хоть словечко!
Цзюе-синь брезгливо нахмурился и, заметив, что истопник тоже стоит под окном комнаты Шу-чжэнь, коротко бросил:
— Получишь от меня! — К госпоже Шэнь он, конечно, не вернулся, а вслед за Цзюе-минем быстро пошел по дорожке к себе.
Подойдя к комнатам Цзюе-синя, они оглянулись и убедились, что поваренок и истопник следуют за ними.