Цзюе-минь, казалось, только и ждал случая, чтобы высказать свои мысли; лицо его вспыхнуло, голос зазвенел, он говорил с подъемом, желая, чтобы слова его проникли в сердца слушателей.
Лицо Шу-хуа вдруг озарилось улыбкой. Она слушала брата очень охотно, слова его пришлись ей по душе, она хотела сказать то же самое.
— Вполне согласна, это очень верно! — возбужденно сказала она.
Цинь удовлетворенно улыбнулась. Юнь тоже с интересом следила за разговором, она чувствовала, что мысли, высказанные Цзюе-минем, заслуживают внимания.
Но Цзюе-синь не чувствовал никакого воодушевления, как будто ему говорили самые обыденные вещи. Покачав головой, он сказал:
— На словах все это очень хорошо, но как это сделать… Разве можно бороться в нашем семействе? Ведь все родные принадлежат к старшему поколению! У них есть свои собственные принципы, и вырваться из их сетей невозможно.
— Я говорю не о борьбе с отдельными людьми, я имею в виду борьбу с установленным порядком! — горячо возразил Цзюе-минь, которого нисколько не смутил ответ брата. — Ты прекрасно знаешь, — продолжал он, — что весь этот строй прогнил насквозь, что он на краю гибели, и если уж ты не хочешь помочь свергнуть его, так по крайней мере не нужно идти с ним в ногу, не нужно гнить и гибнуть вместе с ним. Ты не должен приносить в жертву свое собственное счастье, свое будущее!
Воцарилось молчание. Эти слова проникли в сердце каждого, они потрясли и Цзюе-синя, показались ему из ряда вон выходящими. У него не хватало смелости бороться со старыми семейными устоями, еще меньше был он способен высказываться за свержение существующего строя. Взгляды Цзюе-синя еще не достигли такого уровня. Жизнь не привела его к пониманию причин всех тех злодеяний, несправедливостей, гнили и трагедий, которые ему приходилось видеть, — да он и не пытался понять их. Слишком высоко расценивая действия отдельных людей, он всю ответственность возлагал на них. Он недооценивал роли самого существующего строя, а иногда даже бессознательно поддерживал этот строй, так как считал, что ему приходилось сталкиваться и с положительными сторонами установленного порядка, которых не замечали его братья. Мысленно, а также в своих разговорах он часто выражал недовольство старым семейным укладом, но в душе все же был уверен в том, что если бы представители старшего поколения могли отрешиться от своего эгоизма, пожертвовать некоторыми предрассудками и внимательнее отнестись к человеческим чувствам, то все могло быть лучше. Убеждения обоих братьев были резко противоположными, и оба знали об этом. Цзюе-минь никогда не отказывался от мысли переубедить брата, хотя и видел, что надежда на успех с каждым днем уменьшается. Со своей стороны, Цзюе-синь понимал, что не в состоянии убедить в своей правоте младшего брата, но надеялся, что взгляды Цзюе-миня постепенно станут более умеренными. Однако, вопреки его ожиданиям, взгляды Цзюе-миня все прогрессировали. Цзюе-синь знал, что между его воззрениями и взглядами брата легла пропасть, но он все же не мог догадаться, до какой степени разошлись они в убеждениях. И сейчас, неожиданно (да, в известной степени неожиданно) Цзюе-синь невольно испугался, услышав слова брата.