Возможно, самое очевидное политическое неравенство — это нарушение правила «один, человек — один голос». Однако до недавнего времени большинство авторов отвергало всеобщее равное избирательное право. В самом деле, люди вообще не воспринимались в качестве действительных представительных субъектов. На передний план выходило представление интересов, и разница между вигами и тори была в том, должны ли интересы восходящего среднего класса быть уравнены с интересами землевладельцев и церковных кругов. В других случаях должны быть представлены регионы или формы культуры, как и при разговоре о представительстве сельскохозяйственных и городских интересов общества. На первый взгляд, эти типы представительства кажутся несправедливыми. Насколько далеко они отходят от принципа «один человек — один голос» — является мерой их абстрактной несправедливости и указывает на силу компенсирующих интересов, которые должны выйти на сцену17.
Часто оказывается, что те, кто противостоят равной политической свободе, предъявляют требуемое оправдание.
Они готовы, по крайней мере, утверждать, что политическое неравенство — к выгоде тех, у кого меньшая свобода. В качестве иллюстрации рассмотрим взгляд Милля, согласно которому люди с большими умственными способностями и образованием должны иметь дополнительные голоса для того, чтобы их мнения имели большее влияние18. Милль полагал, что в этом случае принцип, согласно которому один человек может иметь несколько голосов, согласуется с естественным ходом человеческой жизни, так как всегда, когда люди занимаются общим делом, в котором они имеют совместный интерес, они признают, что, хотя все должны иметь право голоса, не всякий голос должен считаться равным. Суждения более мудрых и более знающих должны иметь больший вес. Такая организация в интересах всех и согласуется с человеческим чувством справедливости. Государственные дела представляют собой именно такое совместное предприятие. Хотя, действительно, все должны иметь право голоса, голос людей, обладающих большей способностью к управлению общественными интересами, должен значить больше. Их влияние должно быть достаточно велико для того, чтобы защитить их от классового законодательства необразованных, но не настолько велико, чтобы позволить образованным вырабатывать классовое законодательство в свою пользу. В идеале, обладающие большей мудростью и способностью суждения должны выступать на стороне справедливости и общего блага, представляя силу, которая, всегда будучи сама по себе слабой, часто может помочь склонить чашу весов в нужном направлении, когда более мощные силы уравновешивают друг друга. Милль был убежден, что каждый получит выгоду от такой организации, включая тех, чьи голоса значат меньше. Конечно, в таком виде эта аргументация не выходит за рамки общей концепции справедливости как честности. Милль явно не утверждает, что выгода для необразованных должна оцениваться в первую очередь по большей гарантии для них других свобод, хотя по его рассуждению можно предположить, что он полагал, будто дело обстоит именно так. В любом случае, если точка зрения Милля должна удовлетворять ограничениям, накладываемым приоритетом свободы, аргументация должна быть именно такой.