Проблема индексов, по большей части, сводится в этом случае к взвешиванию первичных благ для наименее преуспевших. Мы стараемся сделать это, вставая на точку зрения репрезентативного индивида из этой группы и спрашивая, какая комбинация первичных социальных благ была бы для него рационально предпочтительной.
При этом мы полагаемся на интуитивные оценки. Они в любом случае не могут быть обойдены.
Другая трудность заключается в следующем. Можно возразить, что ожидания должны определяться не как индексы первичных благ, но, скорее, как удовлетворения, которых следует ожидать, когда осуществление планов идет с использованием этих благ. В конце концов, именно выполнение этих планов приносит людям счастье, и следовательно, оценка ожиданий не должна основываться на доступных средствах. Справедливость как честность смотрит, однако, на это по-другому. Ее не интересует польза, которую индивиды извлекают из доступных им прав и возможностей для того, чтобы измерить, а уж тем более, максимизировать удовлетворения, получаемые ими. Не пытается она и оценивать относительные заслуги различных концепций блага. Вместо этого она полагает членов общества рациональными личностями, которые могут приспособить собственные концепции блага к своей ситуации. Нет необходимости сравнивать ценность концепций различных людей, если уж предполагается совместимость этих концепций с принципами справедливости. Каждому гарантирована равная свобода в преследовании такого жизненного плана, какой ему нравится, пока он не нарушает того, что требует справедливость. Люди имеют свою долю первичных благ согласно принципу, что некоторые могут иметь больше, если они приобретают эти блага таким образом, что имеющие меньше при этом улучшают свою ситуацию. Раз уж устройство в общем состоялось и функционирует, никто не задает вопросов о всеобщем удовлетворении или совершенстве.
Имеет смысл отметить, что эта интерпретация ожиданий представляет, в сущности, согласие сравнивать ситуации людей обращением только к тем вещам, в которых нуждаются все для проведения в жизнь собственных планов. Это кажется наиболее подходящим путем установления публичной объективной цели и общей меры, которую разумные личности могут принять. В то же время не может быть подобного согласия по поводу того, как оценивать счастье, определяемое, скажем, как успех в осуществлении людских рациональных планов, а уж тем более трудно это сделать по поводу внутренне присущих планам ценностей. Обоснование ожиданий на первичных благах является еще одним упрощающим устройством. Я хотел бы в качестве комментария заметить, что это и другие упрощения сопровождаются некоторыми философскими объяснениями, хотя в этом нет строгой необходимости. Теоретические предположения должны делать, конечно, больше, чем только упрощать, они должны идентифицировать существенные элементы объяснения фактов, требующих понимания. Подобным же образом, части теории справедливости должны представлять основные моральные особенности социальной структуры, и если окажется, что некоторые из них упущены, желательно убедиться в этом. Я постараюсь следовать этому правилу. Но даже при этом условии следует иметь в виду, что обоснованность теории справедливости видна как из ее следствий, так и из первоначальной приемлемости ее посылок. В самом деле, эти вещи не могут быть отделены друг от друга, и следовательно, обсуждение институциональных вопросов, например в части второй, которое может с первого взгляда показаться нефилософским, неизбежно.