— Если бы вы видели, мэтр, с каким вниманием весь зал слушал вас почти три часа! Все ловили каждое ваше слово. Вы выступали не просто как защитник, вы воплощали собой правосудие во всех его ипостасях: вы были поочередно и полицейским, и следователем, и прокурором, и защитником, и обвинителем в одном лице.
— Ну да. Или одним во всех лицах.
— А что будет дальше, мэтр?
— Дальше все просто, внучка. Настоящий убийца, взятый под стражу после моей речи прямо в зале суда, пойдет, конечно, на гильотину — и многоуважаемый Бертье будет удовлетворен. Ему лишь бы высшая мера, а кому — Жаку или Анри — неважно.
— А жена убийцы?
— Красавица Филис? За нее не беспокойтесь. Она сейчас где-нибудь в ночном клубе на Бродвее пьет, причем сама не знает — с горя или от радости. Оттого, что потеряла богатого любовника, или оттого, что освободилась от презираемого мужа.
— А почему Жака не освободили сразу? Он ведь так настрадался. Неужели его оставят на ночь в тюрьме?
— Дитя мое, Фемида — очень обидчивая старая дама. Ей не понравилось, что какой-то слепой водил ее за нос и выставил на посмешище. Но не волнуйтесь, дня через три Жак Вотье вернется к жене.
— Вернется к жене? Надеюсь, он не станет с ней жить...
— Придется, внучка. Что он без нее? К тому же он умный парень и уже, наверно, понял, что мимолетное увлечение Соланж — ничто в сравнении с той преданностью, с которой она относилась к нему с детства. Я не могу их себе представить одного без другого.
— Это было бы чудовищно! — пылко возразила Даниель. — Холодная, эгоистичная женщина недостойна любви этого замечательного человека. Нет, это было бы действительно чудовищно!
Дельо посмотрел на нее с удивлением:
— Что с вами, милочка?
Она покраснела в сильном смущении, попыталась улыбнуться.
— Да нет, ничего... просто разволновалась от вашей речи. А вы, мэтр? Что вы теперь будете делать?
— Я? Так же как и вы, дорогая Даниель, попытаюсь хорошо выспаться и надеюсь, что мне не будут сниться слепоглухонемые, американские сенаторы, члены братства Святого Гавриила, судебно-медицинские эксперты и танцовщицы с Бродвея.
— Спокойной ночи, мэтр.
Уже на пороге девушка, поколебавшись, спросила:
— Простите, мэтр, прежде чем уйти, мне хотелось бы спросить вас еще об одной вещи, которая меня занимает.
— Давайте.
— Дело вот в чем. Я очень хорошо поняла мотив преступления и то, как оно было совершено, вы очень ясно изложили это суду. Только никак не могу понять, как вам удалось раскрыть тайну этого зеленого шарфа, выброшенного в море Вотье. Ведь только он один знал, что этот шарф был в каюте. А деталь эта едва ли не самая важная. Ведь если бы Вотье не нашел рядом с трупом этот шарф, пахнущий духами Соланж и так хорошо ему знакомый, у него не было бы доказательства, подтверждавшего виновность жены. Он просто подумал бы, что кто-то другой, незнакомый ему, убил