В тот момент я был так ошарашен этим объяснением, что не произнес ни слова. По дороге в главное здание института я шепотом спросил Соланж Дюваль: «Зачем вы выдумали эту историю, а не сказали правду?» Она тогда мне ответила: «Умоляю вас, Жан, говорите то же, что я. Зачем навлекать бесполезные неприятности на бедного Жака, который был в ненормальном состоянии?» Я не нашелся, что ответить, и подумал, что в конце концов Соланж, может быть, права. Потеря домика не была таким уж непоправимым делом, и никто не пострадал. Я направился прямо в комнату Жака и с удивлением обнаружил его в постели, он притворялся спящим. Только там, уже лежа в постели, я задумался о событии, невольным участником которого стал и которое могло закончиться трагически. Мои выводы были простыми и ясными: несмотря на свой юный возраст, Жак увлек девушку в затерявшийся в глубине парка домик, чтобы попытаться овладеть ею. Мое неожиданное появление помешало ему. В приступе внезапной ярости он попытался меня оглушить, и именно он, а не Соланж, нарочно смахнул со стола лампу. Почувствовав по запаху, что начинался пожар, он бросился вон и запер нас с Соланж, чтобы мы сгорели заживо. Получается, что ровно за десять лет до того, как совершилось преступление на «Грассе», он уже пытался погубить двух человек.
Раздался хриплый нечеловеческий крик, от которого у присутствующих пошел мороз по коже. Слепоглухонемой поднялся со скамьи — несколько секунд он потрясал в воздухе своими чудовищными кулаками, затем вяло осел на свое место между двумя жандармами.
— Обвиняемый хочет что-то сказать? — спросил у переводчика председатель.
Пальцы переводчика быстро забегали по фалангам Жака Вотье, и через несколько секунд он сказал:
— Нет, господин председатель, он не говорит ничего.
— Инцидент исчерпан,— объявил председатель, затем спросил у свидетеля: — Вы хотите еще что-нибудь добавить?
Но свидетель молчал, держась руками за барьер: казалось, он оцепенел от крика, который только что слышал. Зал тревожно молчал. Тишину нарушил Виктор Дельо:
— Свидетель — он нам сказал, что у него не было нужды зажигать керосиновую лампу, и это понятно! — может сказать суду, кто же зажег эту злополучную лампу?
— Соланж Дюваль. Спустя два дня она призналась мне, что на нее вдруг нашел страх при мысли, что она может оказаться в темноте вдвоем с Жаком Вотье.
— Каким образом свидетель может с уверенностью утверждать, — продолжал Виктор Дельо, — что Жак Вотье сбросил со стола лампу нарочно, чтобы устроить пожар?