— Нет. Именно ими, как мне показалось, он меньше всего интересовался.
— Он давно уже знает, чего можно ждать от своей семьи. Помню, как мой преподаватель гражданского права, тонкий психолог, говорил: «Самая стойкая ненависть та, которая рождается в детстве».
— Не будет нескромностью, дорогой мэтр, узнать ваше мнение обо всех этих свидетелях?
— Действительно, это было бы нескромностью, дорогой директор... А если бы я задал вам тот же самый вопрос?
— Я был бы в затруднении — некоторые свидетельства убийственны... Факты... Доказательства, хотя бы те же самые отпечатки пальцев по всей каюте. Но, несмотря на все это и на формальное признание вины Жаком Вотье, я продолжаю упорно верить, что ваш клиент невиновен.
— Как вы это понимаете: «невиновен»?
— Я хочу сказать, что у него была веская причина для убийства...
— Я тоже так думаю, дорогой директор и переводчик. К сожалению, с правовой точки зрения убийство всегда незаконно.
Впервые с начала процесса Виктор Дельо, торопливо нацарапавший несколько слов на клочке бумаги, казалось, заинтересовался своей молодой соседкой:
— Дорогая Даниель, вам придется воспользоваться этим перерывом, чтобы сбегать на почту и отправить телеграмму в Нью-Йорк. Сможете разобрать мой почерк? Побыстрее, вы успеете вернуться как раз к продолжению процесса.
Выходя из зала, девушка успела заметить, как ее старый друг примостился на краю скамьи, полуприкрыв глаза и слегка запрокинув голову,— это была его обычная поза, когда он задумывался. Вдруг Виктор Дельо открыл глаза и неожиданно обратился к наблюдавшему за ним соседу:
— Дорогой директор, что бы вы сказали, если бы я стал утверждать, что «невиновен» означает для меня «невинный»?
— Не понимаю.
— Поясню: Жак Вотье не убивал этого Джона Белла.
— Боюсь, дорогой мэтр, что вам тяжело будет с присяжными... Это было бы возможно доказать только в одном случае — если бы вы им представили истинного убийцу.
— Все для этого сделаю,— спокойно и твердо ответил Дельо,— Но очень многое будет зависеть от ответа на телеграмму, которую я только что отправил в Нью- Йорк.
Даниель в это время бежала на почту. Текст телеграммы, составленной по-английски, был для нее непонятен и не имел значения. Сейчас ее воображение больше всего занимала произнесенная генеральным адвокатом фраза: «Все продумано, все рассчитано в его поведении: чем больше будет казаться, что он не понимает происходящего, что он бесчувственный зверь, тем больше у него шансов на снисходительное отношение со стороны присяжных». Но ведь это в точности совпадало с мнением самого Дельо! Разве он не говорил и не повторял ей, Даниель, что под обманчивой внешностью его странного клиента скрывался замечательный ум? Мнения обвинителя и защитника не совпадали только в одном: последний, в противоположность генеральному адвокату Бертье, справедливо или несправедливо считал, что это не лучший способ защиты. У девушки не было никакого сомнения: Виктор Дельо сделает невозможное, чтобы заставить Вотье заговорить и показать свое истинное лицо. Удастся ли ему это? Несомненно, этот несчастный очень умен. Но в таком случае он не зверь, как с ужасом думают все присутствующие. «Зверь» начинал очень интересовать Даниель...