Иную цель преследует в последней книге А. Солженицын. Желчно отвергает он все советское — со дня революции по сегодняшний день. Социалистическая революция 1917 года, с удовольствием цитирует он, «историческое несчастье» (опять те же слова!). Пятилетние планы? — «…взбалмошные, нереальные проекты». В своей озлобленности он договаривается до того, будто Сталин склонял нацистскую Германию к объявлению войны СССР: Гитлер, выходит, и не виноват! Чего здесь больше? Личной обиды на Советскую власть и советский народ? Или потомок крупных северокавказских землевладельцев сводит классовые счеты с рабочим государством?
Классовая слепота не дает Солженицыну осмыслить простейшие, казалось бы, факты. 1921‑й год. Рабочий митинг в Ярославле. Представитель ЦК, как пишет автор, критикует рабочих за их разболтанность, требует сверхурочной работы и строгой трудовой дисциплины (шла гражданская война, страна была в кольце врагов). «Это вызывало восторг митинга и аплодисменты», — презрительно замечает Солженицын. Не способен понять, что рабочие трудятся не на хозяина, а на себя. Это их предприятие. Солженицын подходит к ним с узкой меркой частного владельца и не видит, как безнадежно устарела она.
Если подходить к самому Солженицыну с меркой социалиста, то следует совершенно определенно сказать: он выступает против социализма и в СССР, и в других странах. Общеизвестно его одобрение реакции в Чили, его поддержка американской агрессии во Вьетнаме.
Солженицын уверяет: «Хуже всего на земле быть русским». Весь остальной мир, судя по всему, так не думает. Иначе почему к нам, русским, такое внимание?
Скажите, какая газета «свободного мира» заметила расправу над чилийским поэтом и певцом Виктором Хара? Прежде чем расстрелять, его зверски пытали. И ни одного протеста в западной прессе. Какой из журналов рассказал о недавних арестах уругвайских писателей?
Контрасты, не правда ли?
О нас, русских, «заботятся» на каждом шагу — и Би-би-си, и империя Шпрингера, и всякие «дейли». С нас сдувают каждую пылинку. Быть русским — значит постоянно находиться в центре внимания. Но как ни лестно для нашего национального чувства, дело все же, как мы понимаем, не в национальности. До 1917 года, до социалистической революции, мы тоже были русскими, но сверхинтереса к нам не замечали.
Мы сразу попали в фокус, как только приступили к строительству социалистического общества, как только бросили вызов старому миру. Чего только не было: и фальшивые письма Коминтерна, и фальшивые мемуары, и книги, наконец, подлинные, но с не менее фальшивым содержанием.