– Да, Андрей, я готова выполнить твою просьбу… Согласна на то, чтоб ты…
– Прости меня, Богдана.
– За что, Андрей?
– Я сделаю, Богдана, «Гимн Солнцу»!
К вечеру грянул могучий гром. Первый весенний гром. Крупные, густые капли дождя робко застучали по тесовым крышам деревенских изб, потом хлестнул пробойный, косой дождь.
Югана с Галиной Трофимовной вышли на крыльцо. Дождь начал утихать. Но верховой ветер гнал тучи, косматил, дыбил их.
– Куда, Югана, торопишься? Посидела бы у меня еще, зачем мешать Андрею и Богдане… – сказала Галина Трофимовна.
– Хо, како там мешать. Вечер уже скоро. Половину дня гостила Югана в доме Чарыма, – ответила эвенкийка и, немного подумав, сказала: – Богдана в бане плохо волос мыла. Забыла Таня сказать ей, что кисельное мыло надо мешать с водой, в которой прела зола. Югана пойдет, подставит к водостоку крыши большую бочку для небесной воды. Вода будет мыть голову, лицо и волосы Богини.
Издавна считается у юганских аборигенов, что мыться в бане «первогромной» водой очень полезно – она исцеляет от всех болезней, а девушкам несет красоту, здоровье. На первогромной воде можно знающей девушке или женщине нашептать языческую молитву – присушить любимого; сроднить полюбленного с собой, как ветер с тучей, гром с молнией.
Югана ополоснула бочку и поставила под желоб, не спеша поднялась на крыльцо, скинула плащ с капюшоном, отряхнула и повесила на пристенный рогульник. Постояла немного на крыльце, осмотрела небо. Гроза обещала быть затяжной – тучи сытыми лосями сшибались незримыми рогатыми лбами, и грохотали, ревели небесные быки – на землю летели огонь, искры.
5
Девичья душа – вековечный тайник, никто и никогда туда не заглянет и не полюбуется бессмертным огнем любви. Налетел на Богдану безудержный порыв, а тут еще молнии одна за другой всплескивались. И при каждом всхлесте молний в полумраке мастерской Андрея Шаманова Богдана видела на холсте себя, свою душу, одухотворенную сказочной кистью художника, освещенную всполохами, и чувствовала в себе бессмертие древнейшего русского рода. Она, Богдана, кровинка от кровинки тех славянок, которые воплотились в образе языческой Роженицы-Роданы, и ей поклонялись мужчины-воины, мужчины-вожди.
И в эти мгновения она видела перед собой не Андрея Шаманова – художника, а вождя и жреца древнего языческого племени Кедра; вождя, который души людей мог делать бессмертными и зримыми для грядущих поколений. Он, вождь племени Кедра и жрец-художник, был мысленно ее в эти минуты; был далеким и неземным, о котором она мечтала, и в то же время был близким, земным мужчиной.