Это тебе не проклясть кого-нибудь сгоряча! Небрежно сказал себе: «Пойду поищу дуру… вечерком». Иди ищи!
Ланс осторожно, дрожащими руками, каждый миг ожидая, что кто-нибудь в доме проснется, боясь этого до мерзкой зыбкости в коленях и втайне от самого себя страстно этого желая, тихонько отпер заговоренный замок. Приоткрыл дверь.
На лестничной площадке горело электричество. Яркий, резкий, бесцеремонный свет моментально успокоил Ланса и придал решимости. Запереть дверь в квартиру оказалось на порядок легче, чем отпереть ее изнутри. Потом он остановился, огляделся и отдышался.
Если не придавать особенного значения темноте за окнами — а лучше не придавать, легче — на лестнице почти как днем. Светло, тепло, припахивает крысами, припахивает мусоропроводом — но что в том плохого? Обычные, в сущности, бытовые запахи.
Дурной запах не раздражает, если он привычен. Вот непривычный — это плохо, это сомнительно и опасно, даже если это какое-нибудь райское благоухание. Как в школе батюшка говорит: всегда обращайте внимание на непривычные явления. Обыденное — благо, необычное — зло.
Очень правильно.
Ланс начал, не торопясь, спускаться по лестнице. На некоторое время он почти успокоился. Даже грязные слова, нацарапанные на стене около входной двери толстым черным маркером, не смутили его особенно. Дети баловались. Ничего от этой надписи не исходило — их авторы и сами не ведали, что писали, просто собственную лихость показывали, отвагу. Сомнительно, чтобы знаки заработали в таком случае — уже три дня как намалеваны, а вреда от них не было.
Но когда Ланс подошел совсем близко к надписи, вдруг увидел, что на линиях дурных знаков неподвижно сидят какие-то некрупные черные букашки, вплотную друг к другу. Рассматривать не стал — вдруг это и не букашки вовсе. И без того встряхнуло.
Входную дверь освещала тусклая лампочка, которая горела и днем. Мерно мигал красненький огонек, показывая, что включен домофон. И вообще, все было очень привычно и обыкновенно — обманно, коварно обыкновенно, потому что узенькое оконце рядом с дверью во время оно выбили и заделали фанеркой. Теперь из подъезда нельзя увидеть… это…
Темноту, караулящую прямо за дверью. Всех тех… из сумерек.
Ланса затрясло. Ноги превратились в какой-то кисель, перестали держать — и Ланс прислонился к стене. Ни за что не выйду наружу, подумал он, уже не стыдясь. Ни за что. И так уже наворотил…
Но вот тут-то ему и вспомнилась Лиса. И представилось с болезненной грёзовой яркостью, как она себя чувствовала тем вечером, когда и пойти-то было некуда — девчонка, одинокая, беззащитная девчонка… и просто оглушило видение той сцены в классе.