— Откуда ты это знаешь?
— Когда-то я был солдатом, — сказал отец.
— Ты мне ни разу об этом не говорил.
— Это не слишком приятное воспоминание, — сказал отец, — правда, очень скоро меня взяли в сборную по боксу, но другие евреи в армии очень страдали, и я переживал за них.
Пистолет был итальянский — беретта, с семью запасными патронами. Отец вытащил их и показал мне.
— Я научу тебя стрелять из пистолета, — сказал он вдруг после некоторого размышления, словно в душе его созрело твердое решение.
Я научился. И даже если кто-нибудь разбудит меня среди ночи и спросит, я тут же без запинки отвечу: итальянский пистолет беретта. 1934 года, диаметр 9 миллиметров, длина 149 миллиметров, вес 680 граммов.
С той самой ночи мы время от времени сидели на полу, я собирал и разбирал пистолет, и отец обучал меня, как вынимать его из кобуры и целиться. Все по порядку. Потом он учил меня точной стрельбе. Он лежал напротив меня с картонным кружком, и я целился в центр, обозначенный на нем, потом спускал курок и изо всех сил кричал:
— Трах!
И отец говорил мне, попал я в цель или нет.
— Придет день, — говорил он, — и, может быть, эти уроки помогут тебе, Алекс, остаться в живых. Кто знает, когда и как закончится эта война.
Война продолжалась уже больше трех лет — это была Вторая мировая война. Отец помнил и Первую. И однажды сказал мне, как будто шутя:
— Подожди, тебе еще посчастливится дожить и до Третьей.
Может быть, он хотел этим сказать, что я доживу до тех дней, или же имел в виду, что это не последняя мировая война. Я спросил его, и он объяснил, что когда кончилась Первая мировая война, все думали, что она будет последней. И, пожалуйста, есть у нас еще одна. Разве что во время Первой мировой войны евреев не убивали за то, что они евреи. Не выделяли их. Конечно, были евреи в армиях разных стран, которые воевали на многих фронтах, и их убивали, как и других солдат. Может быть, они даже убивали друг друга. Кто знает! В доме отца, то есть у моих дедушки и бабушки, во время прошлой войны жили немецкие офицеры, и они никому не сделали ничего дурного. Странно было так думать. Они только сняли бронзовые ручки с дверей и забрали металлические изделия, чтобы впоследствии переплавить их на пушки. Один из них даже пытался ухаживать за тетей Люней. Бабушка очень сердилась. Как это могло быть, что тогда они были людьми? Отец не мог этого объяснить. Может быть, именно поэтому в начале войны люди не хотели верить, что немцы убивают евреев.
Мы с отцом жили в многоквартирном доме при фабрике, изготовлявшей веревки для немецкой армии. На рассвете отец уходил на работу. Обычно я прятался в нашем укрытии или отец отправлял меня вниз, в бункер. Это зависело от слухов, которые до нас доходили. Иногда он через проломы в стенах квартир и через крышу переправлял меня на склад, находящийся на фабрике. Тогда я был не так далеко от него и не так скучал. Кладовщик Барух учил меня завязывать узлы на тонких и толстых веревках и говорил со мной обо всем на свете. Я совершенно уверен, что старый Барух был такой же умный, как царь Соломон. Но даже Баруху я ни слова не сказал о пистолете. Так я обещал отцу.