Я не слишком волновался. Мой отец был большой и сильный. Когда он был молодой, он занимался боксом. Я думаю, что он был самым сильным мужчиной на фабрике. И к тому же у него был пистолет. И к тому же он был красивый. Мама не просто так вышла за него замуж., Но все-таки, когда он возвращался с работы и свистел мне условным свистом, я прыгал на него и крепко обнимал. Как будто целый день боялся за него и просто не хотел признаться в этом даже себе. И он всегда подбрасывал меня в воздух, хотя я был большой и тяжелый. Не какой-нибудь малыш. И всегда целовал меня.
После работы папа отдыхал, а я готовил ужин. Те, кто думают, что мальчики не умеют варить или что это позор, просто дураки. Даже Барух не раз говорил мне, что самые лучшие в мире повара — мужчины. Я рассказал ему, что подаю папе чай, жарю яичницу и варю для нас картошку.
— Пригласи меня как-нибудь на ужин, — попросил Барух.
Я пригласил. Он и вправду пришел. Принес колбасу и буханку хлеба — не такого, какой давали на фабрике. Я вскипятил чай и сварил картошку. У нас тогда не было яиц, и я не смог продемонстрировать, как я переворачиваю яичницу в воздухе. Но он поверил, что я могу. Отец подтвердил. Мы только не посадили Снежка на стол, как это делали обычно. И он свистел, сидя в своей клетке. Мне было немного жаль его. Но я, конечно, в первую очередь, должен был думать о нашем госте.
После ужина папа с Барухом говорили о войне. Они достали большую карту и начали обсуждать положение и спорить, потому что в это время немцы уже начали терпеть поражение на русском фронте. Они водили по карте пальцами и отмечали карандашом места сражений. После этого играли в шахматы. Они были очень усталыми и закончили партию задолго до того, как один из них оказался в выигрышном положении. Так лучше. Мне не пришлось жалеть проигравшего. Когда же они играли по субботам, говорить с ними было невозможно, они так стремились к победе, будто это была не игра, а настоящая война. Может быть, они чувствовали то же, что и я, — я любил выигрывать у отца в карты и очень злился, когда проигрывал.
Если по вечерам отец был не слишком усталым, он садился около моей кровати и мы разговаривали. Как раньше, когда я был маленьким.
Я помню, что однажды, когда я был гораздо меньше, мы сильно поссорились. Мы тогда говорили с ним о маме. И папа спросил меня, что я думаю, кем бы я был, если бы он женился на другой женщине. Ладно, я был бы немножко другим, — сказал я ему, — потому что у меня был бы другой отец, а у папы была бы другая жена. В первую минуту мне даже не пришло в голову, что я ведь говорю о двух разных детях, и каждый из них был бы моей половиной. Я сразу не понял, что этого не может быть. Постепенно я догадался, что папа намекает на то, что я бы просто не появился на свет. Если бы они не встретились, и я бы не родился именно в то время, когда родился, меня бы просто не было. И тогда мы поссорились, и я не хотел с ним разговаривать по вечерам, пока он не пообещал никогда не возвращаться к этой теме.