— Наташ, позвони Людке, пусть у матери остаются, гроза заходит, — мрачно сказал Владимир. Это была отличная идея — чтобы она сама позвонила. Он уже почти не понимал, почему, но точно знал — отличная. Джин, гроза и тугое, животное чувство громко бились у него в висках. Он ел, не разбирая вкуса, и все время напоминал себе: не смотри, не сейчас.
— Владимир Иванович, вы хорошо себя чувствуете?
— А? Что? — Ее голос доносился как через вату. Владимир бросил вилку и с трудом сказал: — Плохо я себя чувствую, совсем плохо.
— Чем я могу вам помочь? — неуверенно спросила Наташка.
Лучше б она ничего не говорила. Внутри него что-то лопнуло, порвалось, рассыпалось на куски, на молекулы.
Наташка ничего не успела больше сказать, не успела сообразить, зачем он встал. Медленно, очень медленно он пошел к ней, уже не отводя глаз. Лицо у него было абсолютно пустое, и тогда Наташка испугалась. За окнами ударил гром. Это было неожиданно, так неожиданно, как бывает в плохом ужастике. Она вскочила и этим облегчила ему задачу: он схватил ее за плечи, на секунду замер. Ей хватило этой секунды, чтобы понять: он сумасшедший, совершенно сумасшедший.
Наташка не могла и шевельнуться, а он все крепче прижимал ее к себе и грубо целовал. Все, что он понимал сейчас, — она не сопротивляется. Значит, все правильно, значит, она тоже…
Ошеломление первых секунд прошло, опыт семилетней давности навалился на нее. То, что тогда ее били, а сейчас происходит совсем другое, не имело никакого значения. Это против ее воли, это насилие, она не станет терпеть, плевать, что он намного сильнее ее, плевать. Она не чувствовала ни его дрожи, ни горячего тяжелого дыхания, она чувствовала только себя — как с бешеной скоростью наливаются злой силой мышцы, не остается ни страха, ни мыслей, кроме одной: она не будет терпеть. Семь лет назад она не сопротивлялась, но это было давно. Она почему-то не рванулась, а напряглась изо всех сил, пытаясь освободиться. Освободиться не сумела ни на миллиметр. Но что-то изменилось.
Он наконец оторвался от ее губ, продолжая крепко сжимать ее руки. Теперь она тоже смотрела ему прямо в глаза. Раньше она никогда не смотрела ему прямо в глаза так долго, так пристально, так, как будто читала его мысли. Он не разобрал, с каким выражением, он не знал, что настоящая страсть и настоящая, беспримесная ярость выглядят абсолютно одинаково. Ликующий, он снова стал целовать ее, и она, не думая о последствиях, вцепилась зубами в его нижнюю губу.
Наверное, это было по-настоящему больно, он резко отшатнулся от ее, схватившись рукой за рот. Кровь появилась мгновенно, много. Но вместо испуга или жалости Наташку охватило злобное торжество. Она развернулась и бросилась бежать. Она не знала, будет ли он ее преследовать, и от этого бежала еще быстрее, у входа смахнула с тумбочки свой телефон и подхватила туфли. Обуваться было некогда, она распахнула дверь, ссыпалась с крыльца, под новый оглушительный раскат грома выскочила за ворота и опрометью помчалась по дороге в сторону города, одной рукой прижимая туфли к груди. Наконец обрушился дождь.