Николай Георгиевич действительно очень быстро появился на крыльце. Только ботинки обул. Свои модные, донельзя ухоженные, а может, и вовсе совсем новые ботинки. Явно очень дорогие. Он решительно отобрал у Наташки лом, приладился и начал быстро-быстро колоть лед. Ему не может быть много лет, подумала Наташка. И молодой мужик от такой работы быстро сдохнет, уж она-то поняла, когда попробовала. Лед разлетался в разные стороны как шрапнель. Ботинки! Он же так себе все ботинки за пять минут изуродует!
— Николай Георгиевич…
Но он не дал ей и слова сказать:
— Может, завтраком займетесь, барышня?
— Я тогда лучше снегом займусь, его еще раскидать надо, — сказала Наташка.
Работали они молча и почему-то очень быстро. Наверное, подсознательно соревновались, ждали, когда другой первым остановится отдышаться. Но для Наташки бросать снег — это не работа, а удовольствие, а наследный принц, наверное, двужильный. Она украдкой взглянула на его почти обнаженные руки. Не Шварценеггер, конечно, у которого бицепс как бедро взрослого человека. Но руки у Николая Георгиевича были необыкновенные. Сквозь кожу отчетливо была видна каждая мышца, каждая жилочка. Спина под тонкой и мокрой от пота тканью футболки была такая же. Не человек, а анатомический атлас какой-то, честное слово.
Ровно на половине бывшей крепости он остановился и объявил перекур. Наташка улыбнулась: некурящая она. Этот факт Николай Георгиевич почему-то горячо одобрил. Поинтересовался: не устала ли она? Наташка рассмеялась.
Рассмеялась так открыто, легко, что у него отчетливо защемило сердце. Она первый раз при нем смеялась, значит, все-таки он ей не противен, как подумал вчера.
— Вы вспотели, у вас футболка мокрая, вы простудитесь, — сказала Наташка.
— Вы, Наталья Аркадьевна, видимо, по молодости лет не знаете прописной истины: кто работает — тому не холодно.
— Почему это по молодости? — обиделась Наташка, давно считающая себя взрослой, а с недавних пор еще и солидной женщиной. — Мне двадцать три. Через две недели…
— Ровно? — задал он странный вопрос.
— Что — ровно? — не поняла она.
— Ровно через две недели?
Наташка на секунду задумалась, подсчитывая, и кивнула головой. Он сказал: «Отлично», — и взялся за лом. Через полтора часа они усталые, но чрезвычайно довольные, ввалились в кухню. Все еще спали, но вставать было явно пора. Хотя бы Андрюшке, в школу. Наташка задумалась: разбудить ребенка она, конечно, разбудит, и завтраком накормит, и в школу соберет. Но кто его в город повезет, если Владимир Иванович с Людмилой еще спят? Не ломиться же ей в хозяйскую спальню?