— Ох, простите, пожалуйста, я не хотел, — сказал он быстро. — Я вообще сегодня на людей весь день натыкаюсь, извините. — И сейчас же понял, что в окружающем мире что-то не так. — Ой, — только и сказал он, глядя на лицо поднимающегося с земли человека. Было это лицо спокойным и бессмысленным, а прямо на нем — на лице — толстыми черными линиями было нарисовано что-то вроде паутины. Одет мужик был… непонятно во что. Если взять простыню, проделать в середине дырку и продеть через нее голову, то получится такая одежда. Типа пончо, которые носят мексиканцы и некоторые ковбои в вестернах. Только пончо делают из ткани поплотнее и покрасивее, а не из такой — изорванной и грязной. А еще — взгляд Тима скользнул в сторону, да и остался там, как приклеенный — за спиной «мексиканца» не было питерского дворика. Там было метров пять сухой каменистой земли, обрывающейся прямо в пронзительно-голубое небо. И было это настолько ненормально, что Тим даже негромко застонал от такого наглого попрания всех существующих законов.
Кто-то произнес за его спиной несколько слов на незнакомом языке, и Тим медленно обернулся. У него не было совершенно никаких ожиданий насчет того, что он увидит, если бы там стоял весь педсовет школы нагишом и с портретом Зидана в руках — он бы, пожалуй, не удивился. На какое-то время способность удивляться у него выключилась, — наверное, от перегрузки. Но ничего настолько сверхъестественного его взору не открылось. За его спиной, подбоченившись одной рукой, стоял и смотрел на него пронизывающим взором мужчина в белых с серебристым шитьем одеждах свободного покроя. Там вроде были еще люди, но у этого — в белой одежде — было в глазах что-то, не дававшее Тиму отвести взгляд. И Тим просто стоял и стоял, как кролик перед удавом, глядя в два стальных дула, за которыми таилось нечто такое, чего и сама смерть испугалась бы. Человек слегка прищурился, отвел взгляд и сказал что-то вопросительным тоном. Тим, освободившись от гипнотического наваждения, мотнул головой и словно немного очнулся. По крайней мере, он смог увидеть еще двоих участников этой сцены. Сидел неподалеку на корточках другой «мексиканец», а чуть поодаль стоял еще один человек, вроде в серых одеждах, но его Тим не стал рассматривать, поскольку заметил нечто более интересное: рядом с этим человеком, прямо в воздухе, висел диск чернильного мрака метров двух в диаметре.
Тим вздрогнул и, повинуясь какому-то неосознанному, но очень яростному порыву, бросился к диску. Он совершенно ничего в этот момент не понимал, останови его кто и спроси, зачем он бежит и куда, — Тим не только затруднился бы с ответом, он и вопрос бы не сразу понял. Видимо, к диску его влек инстинкт самосохранения. Или интуиция, или предчувствие. Неважно, как назвать, важно то, что до цели он не добежал — в двух шагах от черной плоскости Тим вдруг ощутил, что земли под ногами нет. Ощутил, но не осмыслил и продолжал быстро перебирать ногами, пока человек в белом, демонстрируя недюжинную силу, держал его за шиворот на вытянутой руке прямо перед своим лицом. Как котенка. Потом сказал что-то и легко отбросил Тима в сторону. Тим упал неудачно, больно ударившись о какой-то камень. Боль вспыхнула в боку и ушла, отодвинулась куда-то на задний план, как сказавший свою реплику актер третьего плана. Главная роль в этом спектакле принадлежала явно не ей. Тим приподнялся и увидел, как диск начинает мелко мерцать, а потом, с негромким хлопком, исчезает совсем. Тим хныкнул и обмяк. Что-то надломилось в нем. Мама, Питер, дом… как и когда он теперь попадет домой?