В доме нас встретила главная воспитательница Тамара Владимировна, жена Всеволода Иванова, представительная, с холодными серыми глазами, коротко стриженная, с проседью. Она поинтересовалась, откуда явились; пришлось сказать, что из туалета.
Тамара Владимировна была озабочена отношениями между мальчиками и девочками. Например, не разрешала мальчикам садиться на кровати девочек, когда они заходили к нам в комнаты. Причем никому и в голову не приходило, что это неприлично, а больше и сидеть-то негде было. Это вызывало у нас протест. Кроме того, Тамара Владимировна негодовала, когда мы ночью ходили по-маленькому на верхнюю террасу и всё протекало вниз, на террасу первого этажа, куда выходила ее комната. Туалет находился далеко от нашего корпуса, бегать туда не хотелось, так как было темно и холодно. Но Тамара Владимировна не спала и следила за нами. Даже на утренней линейке требовала признаний, но все отнекивались.
У нее было два сына: старший Миша, длинный, с унылым лицом, и младший Кома, доброжелательный и образованный мальчик. Ему приходилось много лежать из-за болезни костей. Было стыдно перед ним, это нас немного сдерживало. Тамара Владимировна следила не только за нашей моральной чистотой, но и за физической: проверяла перед едой руки, смотрела, чтобы пили непременно кипяченую воду, потому что у многих бывало расстройство желудка.
Пионерлагерь во Внукове, 1940. Слева направо: Надя Павлова, Лена Левина, пионервожатая Нина, Лиля Васильева, Гедда Шор
Сразу же, как мы приехали, она собрала детей сочинять пьесу о войне. Кома по роли должен был патетически произнести: «А я пойду добровольцем!» – и взмахнуть рукой. Во время показа он от смущения вытянул вперед руку и почесал затылок. Это вызвало доброжелательный смех. Всё это происходило на той же самой нижней террасе, на которой читали стихи, играли в шахматы, Лёва Наврозов, картавя, декламировал: «Тучки небесные, вечные стханники». Там почти всё время лежал Кома, там говорили о литературе, о войне.
У нас бывали вечера самодеятельности. Эти вечера проходили торжественно в зале, где стоял рояль. Играл Шопена Стасик Нейгауз; изумительно свистела Гедда Шор, просто виртуозно. Я такого свиста больше никогда не слышала. Главным ее шедевром был «Соловей» Алябьева. Однажды Елизавета Эммануиловна Лойтер, замечательная пианистка, вместе с Зинаидой Николаевной Пастернак исполнили «Лунную сонату». Это было событие! Август, вечер, и черное небо с яркими звездами, временами падавшими…
Я сидела на лавочке на краю обрыва и смотрела в небо, и музыка соединяла меня со всем миром. Этого никогда не забыть. Это все запомнили.