* * *
На следующий день, когда мы уже подъезжали к конечному пункту путешествия, меня в коридоре остановил мужчина, по-видимому, занимавшийся частным извозом, и предложил подвезти к поселку, в котором мы собрались остановиться, но выходить надо было быстро, практически через две минуты, и надо тут же схватить вещи и выпрыгивать на перрон. Я растерялась и спросила тебя. Ты сначала согласилась, а потом вдруг передумала, вполне резонно: кто его знает, может, этот мужик бандит, и вообще, мало ли чем все это в итоге закончится! Дядька оказался настырным и не отставал. Ты разозлилась и, громко заорав на него, с силой захлопнула дверь.
Я ненавижу, когда при мне на кого-то кричат. Не могу. Мне кажется, что всегда можно тихо, но твердо сказать «нет», так, чтобы человек понял и отстал. Твое поведение шокировало меня, я расстроилась. Мы поругались. Ты кричала, что со зверями только так и надо, что они не понимают нормального языка и отношения, я же настаивала на своем.
В Феодосии мы вышли злые, старающиеся не встречаться друг с другом глазами и говорить лишь по необходимости… Однако я никогда не умела злиться долго, тем более на тебя.
Ближе к ночи мы отправились с моими друзьями купаться – и наслаждение тела, касающегося живой воды, не скованного полосками купальников, было прекрасным. Над головой сияли звезды, и теплая вода обнимала нас, а ты, в свою очередь, обнимала меня… мы целовались, и ни единой живой душе на берегу не было до нас никакого дела.
Не знаю, чья чародейская сила свела нас, но, несмотря на ссоры, мы, лихорадочно одержимые друг другом, желали и любить, и мучить, и достичь еще какой-то иной непознанной вершины отношений, вершины, которой еще не было ни с кем и никогда ранее, и ненасытимый волчий голод терзал, заставляя выпивать и впитывать любимую, высасывая до последней капли.
Утром мы отправились на пляж, и ты заявила, что будешь учить меня есть раков, моих «родственников» по гороскопу. Разламывая их стыдливо-алые тела, ты доставала оттуда нежную плоть, ругаясь вполголоса, что «до вас, до раков, хрен доберешься, столько хитинового панциря, что нежная мякоть практически и незаметна, зато этот деликатес – лучшее, что можно себе позволить». Меня забавляло сравнение моего «Я» с деликатесом, хотя то, как ты с хрустом ломала плотную скорлупу и высасывала нежную пахнущую морем и солью плоть, желая так же высосать и мою сущность, мою душу, медленно и со вкусом насладиться ее тайнами, – приводило меня в содрогание совершенно неэротического характера. Меня тянуло к твоим фокусам, как тянет котенка яркий шуршащий фантик, привязанный за ниточку, и я радостно кидалась ловить предлагаемые тобой приманки, думая, будто ловлю тебя, в то время как ты просто держала нитку и с любопытством смотрела на мои потуги.